Лет де-сять на-зад Ро-ман Сен-чин был мо-ло-дым, по-да-ю-щим на-деж-ды пи-са-те-лем. Од-ним из мно-гих. При-чём не са-мым яр-ким. Слиш-ком по-нят-ный, про-стой до на-ив-но-с-ти. Ме-то-дич-но опи-сы-вал соб-ст-вен-ную жизнь, жизнь дру-зей, зна-ко-мых, род-ст-вен-ни-ков.
Сен-чин был про-вин-ци-а-лом, не стес-няв-шим-ся сво-ей про-вин-ци-аль-но-с-ти. Сно-сил на-смеш-ки ли-те-ра-тур-ных сно-бов. По-ни-мал, чув-ст-во-вал своё на-зна-че-ние. Это да-ёт-ся толь-ко на-сто-я-ще-му та-лан-ту.
Ро-ман Сен-чин при-шёл в ли-те-ра-ту-ру в те вре-ме-на, ког-да ре-а-лизм, ка-за-лось, ухо-дил в про-шлое, вы-шел из мо-ды. Но при-спо-саб-ли-вать-ся к из-мен-чи-вой мо-де мо-ло-дой пи-са-тель не за-хо-тел.
Сен-чин -чи-тает клас-си-ку XIX ве-ка и, что во-все «не-со-вре-мен-но», со-вет-скую клас-си-ку, в осо-бен-но-с-ти Ва-лен-ти-на Рас-пу-ти-на .
Роман Валерьевич Сенчин родился в 1971 году в городе Кызыле, столице Республики Тыва.
Родители - служащие, вынужденные теперь вести крестьянский образ жизни.
После окончания средней школы уехал в Ленинград, учился в строительном училище, затем служил в пограничных войсках в Карелии.
В 1993 году из-за национальной напряженности переехал вместе с родителями из Кызыла на юг Красноярского края в село Восточное (Минусинский район); периодически жил в близлежащих городах Минусинске и Абакане. Работал монтировщиком и вахтером в драматическом театре, сторожем, дворником.
В 2001 году закончил Московский литературный институт..
Рассказы и повести публиковались в еженедельнике «Литературная Россия», журналах «Знамя», «Октябрь», «Наш современник», «Новый мир», «Дружба народов», «Сибирские огни» и др.
Лауреат премий газеты «Литературная Россия» за 1997 год, журналов «Кольцо А» (2000) и «Знамя» (2001). В 2001 году стал лауреатом первой премии литературного конкурса «Эврика». В 2006 году - премии «Венец».
Писать начал очень рано, публиковался уже в 1995-1996 гг. в местных газетах и журналах Кызыла, Минусинска и Абакана - «Коммунист Тувы», «Надежда», «Абакан», «Стрежень», «Сибирский меридиан», «Южно-Сибирский вестник», на радио читали его еще детские рассказы.
Вообще твои книги должны что - радовать, огорчать, заставлять думать?
Я родом из Азии, поэтому, видимо, пою о том, что вижу. Стараюсь не врать. К сожалению, вижу я в основном то, что вряд ли кого-то обрадует... Свой долг - если мои вещи публикуются, то о долге говорить уместно - вижу в том, чтобы описать происходящее на том отрезке, пока живу здесь. Получается, конечно, в определенной степени субъективно, но не могу сказать, что я что-то значительно очернил или сгладил. Меня и ругают за то, что передаю действительность один в один. Требуют правды художественной, а не только жизненной...
Первые повести пишет о себе.
"Минус" и "Нубук" - это две первые части своего рода трилогии. Там общий герой - Роман Сенчин, - в "Минусе" он живет в родной Сибири в середине 90-х, а в "Нубуке" - по приглашению своего одноклассника, занимающегося обувным бизнесом, едет к нему в Питер, становится его помощником. Это уже конец 90-х. А третья часть - "Вперед и вверх на севших батарейках", где Сенчин успел окончить Литинститут, успел жениться и развестись, живет в Москве, пишет, получает кой-какие гонорары, это середина 2000-х.
Если пер-вые пуб-ли-ка-ции мо-ло-до-го Сен-чи-на - «Афин-ские но-чи», «Ми-нус», «Ну-бук» - при-влек-ли вни-ма-ние кри-ти-ков, то к его но-вой про-зе сна-ча-ла от-нес-лись хо-лод-но. «Лёд под но-га-ми», в про-шлом го-ду вы-дви-ну-тый жур-на-лом «Зна-мя» на «Бу-кер», не вклю-чи-ли да-же в лонг-лист. «Ел-ты-ше-вых» ре-дак-ция «Друж-бы на-ро-дов» не вы-дви-ну-ла на пре-мию, пред-по-чла Сен-чи-ну Юзе-фо-ви-ча и Зем-ско-го.
Но Сен-чин не ис-чез, не за-те-рял-ся, а как-то не-за-мет-но стал пре-вра-щать-ся… в боль-шо-го пи-са-те-ля. Очень ско-ро кри-ти-ки про-чли и оце-ни-ли но-вый ро-ман. Те-перь Сен-чи-на срав-ни-ва-ют с Ан-то-ном Пав-ло-ви-чем Че-хо-вым (Ми-ха-ил Бой-ко, Лев Да-нил-кин), с Жан-По-лем Сар-т-ром (На-та-лья Ива-но-ва), с То-ма-сом Ман-ном (ваш по-кор-ный слу-га).
Роман Сенчина «Елтышевы», вошел в шорт-лист «Русского Букера» за 2009 г., посвящен описанию современной сибирской деревни и угасанию в ней целого семейства.
«Ел-ты-ше-вы» - не-со-мнен-ная уда-ча Ро-ма-на Сен-чи-на. На та-кой уро-вень он ещё не под-ни-мал-ся. Сен-чин ушёл от «эго-цен-т-риз-ма» ав-то-пси-хо-ло-ги-че-с-кой про-зы, но со-хра-нил ред-кую на-блю-да-тель-ность и до-тош-ное зна-ние ме-ло-чей жиз-ни. Со-здал уз-на-ва-е-мые со-ци-аль-ные ти-пы. Очень на-пря-жён-ный сю-жет, «Ел-ты-ше-вы» чи-та-ют-ся на од-ном ды-ха-нии.
Ро-ма-н Сен-чи-на не только о вы-рож-де-нии и ги-бе-ли се-мьи, а о де-гра-да-ции и вы-ми-ра-нии не-сто-лич-ной Рос-сии. В круп-ных го-ро-дах и те-перь ки-пит жизнь. За их счёт кор-мят-ся и го-ро-да-спут-ни-ки. Но вда-ли от фи-нан-со-вых по-то-ков жизнь те-чёт сов-сем ина-че.
Глава семьи Ни-ко-лай Ми-хай-ло-вич Ел-ты-шев ед-ва не по-па-да-ет под суд, те-ря-ет ра-бо-ту и слу-жеб-ную квар-ти-ру. Де-нег на жизнь в го-ро-де нет, и се-мья ре-ша-ет уе-хать в де-рев-ню, где ещё жи-ва тёт-ка Ва-лен-ти-ны Вик-то-ров-ны, же-ны Ни-ко-лая Ми-хай-ло-ви-ча.
По-ло-же-ние Ел-ты-ше-вых тя-жё-лое, но не без-вы-ход-ное. Не ста-ло ра-бо-ты и квар-ти-ры, за-то есть пло-хонь-кий, но ещё год-ный до-мик в де-рев-не. Есть ма-ши-на. Ещё не за-кон-чи-лись день-ги. Ел-ты-ше-вы не го-ло-да-ют. На сто-ле мя-со, са-ло, кар-тош-ка. В про-вин-ци-аль-ной Рос-сии - это не-ма-ло. Мно-гие жи-вут го-раз-до ху-же. Ни-ко-лай Ми-хай-ло-вич и Ва-лен-ти-на Вик-то-ров-на ещё не ста-ры. С ни-ми взрос-лый сын - Ар-тём. Дру-гой сын, Де-нис, дол-жен ско-ро вер-нуть-ся из тюрь-мы.
Как буд-то Ел-ты-ше-вы не без-дей-ст-ву-ют. На-чи-на-ют стро-ить но-вый дом, тру-дят-ся на ого-ро-де, пы-та-ют-ся най-ти ра-бо-ту, про-бу-ют тор-го-вать на ба-за-ре.
Но с пер-вых стра-ниц не по-ки-да-ет ощу-ще-ние бе-зы-с-ход-но-с-ти, тщет-но-с-ти уси-лий.
Про-ни-ца-тель-ный критик Лев Да-нил-кин дал «Ел-ты-ше-вым» ори-ги-наль-ное, но точ-ное оп-ре-де-ле-ние: «Ро-бин-зон Кру-зо на-обо-рот». Ге-рой Да-ни-е-ля Де-фо по-сте-пен-но ос-ва-и-ва-ет-ся на но-вом ме-с-те, мед-лен-но, но вер-но под-чи-ня-ет се-бе при-ро-ду, об-ре-та-ет власть над ве-ща-ми. Не-о-би-та-е-мый ос-т-ров ста-ра-ни-я-ми не-уто-ми-мо-го, пред-при-им-чи-во-го бри-тан-ца ста-но-вит-ся ос-т-ров-ком ци-ви-ли-за-ции.
Ел-ты-ше-вы, на-про-тив, по-сте-пен-но ди-ча-ют. По-сте-пен-но ду-ша-ми их ов-ла-де-ва-ют зло-ба, ти-хое от-ча-я-ние, а за-тем уже - рав-но-ду-шие, апа-тия. Еха-ли в де-рев-ню жить, стро-ить, ра-бо-тать, а по-лу-чи-лось всё ина-че. И вот уже Ва-лен-ти-на Вик-то-ров-на, по-след-няя из Ел-ты-ше-вых, толь-ко си-дит на об-рез-ке бру-са, как на за-ва-лин-ке: «Как она пе-ре-жи-ва-ет дол-гие, пу-с-тые дни, о чём ду-ма-ет, ра-ди че-го во-об-ще жи-вёт…»
Ока-зы-ва-ет-ся, путь на-зад, для го-ро-жа-ни-на за-крыт. На-ру-шив-ший этот за-кон об-ре-чён на ско-рую де-гра-да-цию.
Ста-рень-кая тёт-ка Та-ть-я-на уп-рав-ля-лась с хо-зяй-ст-вом ку-да луч-ше. Но это и по-нят-но: она че-ло-век ещё то-го, преж-не-го, не раз-гром-лен-но-го и не раз-вра-щён-но-го де-ре-вен-ско-го ми-ра.
На-ше-му об-ще-ст-ву по-став-лен ди-а-гноз: пси-хо-ло-ги-че-с-кая ус-та-лость и со-ци-аль-ная апа-тия. Не-ве-рие в соб-ст-вен-ные си-лы. Толь-ко от-ча-я-ние и оз-лоб-лен-ность: «Они все тут жи-вот-ные про-сто. Хищ-ные, ту-пые жи-вот-ные».
Но при-чи-на ги-бе-ли Ел-ты-ше-вых не би-о-ло-ги-че-с-кая, а, ви-ди-мо, со-ци-аль-ная.
110 лет назад Чехов писал о проигравших в жизненной борьбе, показывая оборотную сторону сложных социальных процессов в деревне. Сегодня в том же селе кипят не менее, а то и более сложные страсти - со своими победителями и побежденными. При Чехове Россия переживала первый этап демографического перелома, когда перенаселенная деревня выталкивала в город миллионы «лишних» людей. Современникам это казалось величайшей бедой - что земля не может прокормить всех живущих на ней. За землю свирепо дрались, лишиться ее считалось величайшим несчастьем, а ушедшие в город казались обреченными на лишения.
Сегодня, напротив, город выталкивает в деревню своих жертв. За 100 лет над ней прогремели страшные грозы - она обезлюдела, потеряла жизненные силы, земля крестьянам в прежнем смысле даром не нужна. Жители теперешнего села - разного рода маргиналы, умирающие бабки, немногочисленные, сильно пьющие мужчины среднего возраста и их несчастные жены, что хорошо показывает Сенчин.
«По-доб-но мно-гим сво-им свер-ст-ни-кам, Ни-ко-лай Ми-хай-ло-вич Ел-ты-шев боль-шую часть жиз-ни счи-тал, что нуж-но ве-с-ти се-бя по-че-ло-ве-че-с-ки, ис-пол-нять свои обя-зан-но-с-ти, и за это по-сте-пен-но бу-дешь воз-на-г-раж-дать-ся». Увы. В но-вое вре-мя ге-ро-ям Сен-чи-на сил не хва-та-ет. Не уда-ёт-ся удер-жать-ся на пла-ву. По-след-няя фра-за ро-ма-на: «По-мочь ей бы-ло не-ко-му».
Не-сто-лич-ной Рос-сии не-ко-му по-мочь. Но и от-сту-пать не-ку-да. По-до-шли к са-мо-му краю. Как на вой-не. На Оте-че-ст-вен-ной вой-не. Или рус-ский на-род со-бе-рёт-ся с си-ла-ми, или его вы-тес-нят с соб-ст-вен-ной зем-ли. Вот по-че-му «Ел-ты-ше-вы» не про-сто хо-ро-ший, но важ-ный для на-ше-го об-ще-ст-ва ро-ман. А его ав-тор во-шёл в пер-вый ряд со-вре-мен-ных рус-ских про-за-и-ков.
Об авторе | Роман Сенчин - постоянный автор нашего журнала, печатающийся в нем с 1997 года, кавалер ордена «Знамени». Предыдущая публикация - рассказ «Сугроб» (№ 8 за 2016 год).
Террористы захватили торговый центр в неподходящее для себя время. Через несколько минут после открытия. А может, и в подходящее - их было мало, и справиться с сотнями людей, толкущихся здесь днем, они бы вряд ли смогли, а с десятками вполне.
На третьем этаже находились кафе, предприятия быстрого питания, и в одной из подсобок, предварительно обыскав, отобрав телефоны, планшеты, заперли человек пятнадцать. Продавцов, поваров и посетителей.
Довольно долго заложники, сбившись в кучу у дальней от двери стены, сидели молча, слушали, как бьются, осыпаются стекла окон и витрин…
Сука, сам сбежал по пожарке , а меня здесь, - скулила далеко не юная, но моложавая, подтянутая особа в сером спортивном костюме и поблескивающих стразами кроссовках. - Я ему устрою, скоту, покатится у меня…
Может, розыгрыш? - спрашивал один из поваров, до сих пор не снявший нелепую голубоватую шапочку с резинкой, напоминавшую бахилу . - А?.. А?
Мужчина с пустой сумкой от ноутбука вскрикнул:
Какой розыгрыш к черту!
Какой розыгрыш? Этот когда шмальнул, с потолка куски полетели… У него боевые там. Бо -е-вы-е!
Господи-и , - сдавленно, боясь зарыдать в голос, стала плакать пожилая тетенька, полная, безвольно, как мешок, привалившаяся к стене.
Ее успокаивал тоже пожилой и полный, но более подвижный, живой, что ли, муж.
А у меня холодец варится, - жаловалась другая тетенька, суховатая, с костистым лицом. - Гости вечером… у мамы юбилей. Восемьдесят пять. Сюда вот за соусом забежала… В «Каэфси » соус сырный, мама его очень любит… И вот…
Ропот и скулеж мгновенно стихли. Стал слышен голос, выкрикивающий непонятные слова, обращенные явно к тем, кто был там, снаружи торгового центра.
Люди в подсобке старались разобрать их - всем казалось, что если разберут, поймут, то это поможет освобождению.
Ну вот чего он хочет! - не выдержав, сказал с досадой человек в дорогом, поблескивающем костюме. - По-русски не может? Кто у нас тут понимает его тарабарщину?
Нашел взглядом узкоглазого повара.
Не, не, не мой язык! - тот замотал головой. - Не мой совсем.
Поймут, кому надо, - отозвался крепкого сложения, похожий на офицера мужчина лет пятидесяти. - Теперь везде есть подразделения против терроризма. Сейчас устроят им. Время потянут, подготовятся и ликвидируют.
Эти простенькие слова вроде как успокоили людей, и они стали смелее двигаться, удобнее усаживаться. Но другой мужчина, тоже крепкий, правда, не офицерского вида, а рабочего - такой слесарь типичный - тут же разрушил только-только устанавливающуюся надежду:
Ну-ну, помним, какой ценой.
Полная тетенька снова тихо заскулила; похожий на офицера возмутился:
Ты чего панику сеешь? Ты чего хочешь вообще?
Типичный слесарь не ответил.
За дверью тихо. Некоторым стало казаться, что это все - террористы, выстрелы, загон их сюда, звон стекла - пригрезилось. Случилось минутное коллективное помутнение, и они зачем-то забежали в подсобку. Сейчас поднимутся, отряхнутся, выйдут, а там спокойная, обыкновенная жизнь.
Город был небольшой, расположенный далеко от внешних границ. Этот торговый центр - единственный, открыт недавно, и им городские власти очень гордились, сделали символом цивилизации. Может, поэтому именно его террористы решили захватить…
Есть сотовый? Остался у кого? - спросил похожий на офицера.
Люди молчали. Стало ясно - ни у кого нет, никто не сберег.
Где-то за многими поворотами коридоров зазвучали частые , острые ударчики . Поначалу люди не поняли, что это. Потом стали догадываться - такие звуки издают бегущие на каблуках по плитке.
А-а, ая-яй ! - резкий мужской крик и - щелчок, какой-то игрушечный. Но после него - страшный, раздирающий душу крик. Женский.
Еще два щелчка - и крик прекратился.
Протопали рядом с дверью, на этот раз тяжело. Пробежал кто-то в мягкой обуви.
Го-осподи !
Да что тихо! Так нас всех…
Люди прижимались друг к другу плотнее, инстинктивно стараясь друг за друга спрятаться... Не обратили внимания, как девушка в коричневом переднике с малиновой надписью «Бургер ХИТ» подползла к холодильному шкафу и стала сдергивать металлическую решетчатую панель под дверцами. Обернулись, когда панель с лязгом выскочила из одного паза.
Ты чего? - вскинулся похожий на офицера. - Услышат… Ты что делаешь, эй ?
Девушка, не отвечая, сняла панель и заглянула туда, под холодильник. Сказала тихо, но так, что услышали все:
Открылся.
Что?.. Кто открылся? - сыпанули вопросы. - Что там?
Открылся, - неуместно, возмутительно в такой обстановке радостно повторила девушка. - Портал снова открылся.
Какой портал еще? Чего ты несешь? - сказал типичный слесарь.
Этот… временной портал. Там в прошлое возвращаешься.
О господи, - вздохнула полная тетенька, - как быстро, оказывается, с ума сходят.
И другие закивали сочувствующе.
Угу, счас Халк прибежит и стену проломит, а Супермен вынесет в безопасность…
Да я не сошла, - сказала девушка по-прежнему радостно, - у меня так уже было. Правда!
Может, у кого успокоительное есть? - дрожащим голосом спросила женщина в кроссовках со стразами. - Дайте ей, еще истерики не хватало.
Полная полезла в сумку:
- Да есть… Феназепам пойдет ?
А вы на феназепаме ?
Да нет, ничего, пойдет… И мне можно таблеточку?..
Мне не надо никаких успокоительных, - сказала девушка. - Я правду говорю. Три года назад… три с небольшим… В общем, короче, меня хотел изнасиловать менеджер. Пьяный… У нас был корпоратив … он напился и полез. Я забежала сюда… Панель зачем-то была снята как раз, я туда сунулась. Ну … в общем, и оказалась на три года раньше, в школе еще.
Она замолчала. Пятнадцать пар округлившихся глаз уставились на нее.
Может, вас током ударило, и показалось…
Да у нее срыв, разве непонятно?
Нет-нет, правда, - в голосе девушки появилась обида. - Да вот, - нашла повара в шапочке, - Леш, скажи, как я от Михайлова все время шарахалась. Это менеджер этот… А на корпоратив не пришла. И он с Янкой устроил…
Повар некоторое время таращился тупо и бессмысленно, потом судорожно кивнул и хрипнул:
Ну да… - Откашлялся. - Да, что-то такое… С Михайловым ты действительно слишком… А тогда не пришла… Точно.
Потому и не пришла!
Тихо! Не ори!
Вот потому и не пришла, - повторила девушка, - что знала.
И снова глаза стали ее буравить, ждать от нее чуда. Спасения.
Погоди-погоди, - быстро заговорил похожий на офицера, - и все три года… Т ри, ты говоришь?.. Три года жила и помнила, что этот Михайлов к тебе полезет?
Ну, почти…
Как - почти?
Так, как о сне помнила, а жизнь все время показывала, что я уже в этом жила…
А зачем тогда сюда устроилась, - спросил повар в шапочке недоуменно, - если знала, что так случится?
Ну как… Нормальная работа… И я, говорю, знала так… вроде было, а вроде приснилось… Смутно, короче. Михайлова я все время боялась, хотя до последних дней не понимала точно, почему именно. И на корпоратив не стала оставаться - будто что не пускало. И утром только поняла, что правильно не осталась, когда узнала, что он с Янкой сотворил…
Хм, - усмехнулся похожий на офицера, - какой-то бред… С лушай, ты спецом нам мозги пудришь, чтоб мы другого выхода не искали?.. Ты здесь работаешь - есть отсюда выход какой-нибудь?
Он сам, не дожидаясь ответа, медленно обвел взглядом комнату. Холодильники, металлические столы… В се стены были покрыты кафелем; отверстия вентиляции такие маленькие, что в них не влезет и пятилетний. Одна дверь - через нее их сюда загнали.
Ясно, - произнес с долгим выдохом, - тупик.
Да я не вру, - сказала девушка уже без всякой радости и оживления, явно понимая, что ей не верят. - Но так было. И сейчас… - Она глянула под холодильник. - Там свечение синеватое. И оно крутится … вращается так…
Похожий на офицера осторожно, то и дело оглядываясь на дверь, в полуприседе подобрался к холодильнику.
Угу, мерцает. Датчик какой-то.
Это он, - шепотом поправила девушка, - портал. Он меня тогда этим вращением и поманил. И я туда… И … ну, и переместилась.
Ты серьезно? - вопросительно хмыкнул типичный слесарь.
Похожий на офицера выставил руку:
Погодите!.. И что - влезаешь туда… К ак это произошло, перемещение?
Ну, я говорила же - я залезла и оказалась на уроке в школе… как спала, а потом - раз! - проснулась.
И все помнила?
Ну-у …
Давай без «ну». Если ты нам тут лепишь, то ведь пойдешь как пособница. Учти!
Девушка смотрела на похожего хоть и глуповатыми, но честными глазами.
И как там, - смягчил он интонацию, - ты жила и видела, что все то же? Все три года жила второй раз?
Нет, не то что видела, что то же… Т о есть это было, как это… Как его? Когда чувствуешь, что это уже было раньше с тобой…
Дежавю ! Дежавю ! - подсказали несколько человек с таким пылом, словно именно от этого слова зависела их жизнь. Вот продемонстрируют, что знают его, дверь откроется, и их выпустят. Как в квесте .
Да-да, точно…
И что, - спросила тетенька с костистым лицом, - получится, если я туда попаду - я и лытки на холодец не ставила? И он сейчас не выкипает стоит?
Девушка дернула плечами:
Наверно… У меня, кажется, все повторялось, кроме последнего… Я не пошла на корпоратив , и Михайлов меня не тронул. А остальное, что замечала, то же было.
И плохое повторялось?
Эт значит, - поморщился парень с пустой сумкой для ноутбука, - я только-только с этой мозгодеркой разбежался, а там опять повторится?
Не надо женщин обзывать, - сказала моложавая со стразами.
Хм! Вам можно своего парня скотом, а мне - нет?
Потому что скот он. Скотина!
Мужчина и женщина замолчали, и стал слышен лепет костистой :
И я маму совсем недавно вытащила - она хоть на человека походить стала… О пять мучиться? Я не смогу… А она ведь лучше, и даже встает сама иногда… Может, встанет, выключит лытки эти неладные… Ох, ведь советовали плиту с таймером купить…
Вы говорили уже про лытки , - перебил похожий на офицера. - Так… - Он снова заглянул под холодильник.
Лытки - это что вообще такое? - спросил мужчина в деловом костюме.
Х-хо! Ты из приезжих, что ли? - удивился типичный слесарь. - Вот это место, - пошлепал себя по голени, - лыткой зовется. Не знал?
Так! - повторил похожий на офицера громче и внушительней. - Там действительно что-то мерцает. И вроде как вращается. Но перемещение - это бред, это Голливуд какой-то, «Назад в будущее».
Но ведь Голливуд от чего-то отталкивался, - заметил представительный пожилой человек, и тон у него был тоже представительный, весомый. - И не только Голливуд.
В плане?
Что-то есть в природе, что заставляет верить в возможность перемещений во времени. Есть масса примеров. Китайская лощина черного бамбука, Голосов овраг в Москве… Н едавно и ученые доказали, что оно возможно…
Так, погодите, - сказал напоминающий офицера, - лекцию послушаем в следующий раз.
Типун тебе на язык! - задыхаясь, произнесла полная тетенька.
В другой обстановке, я хотел сказать… Я вот о чем - вы утверждаете, что это возможно. Вот так взять, залезть в эту щель и исчезнуть. И оказаться в прошлом?
Теоретически да, - качнул подбородком представительный . - Конечно, машина времени - это, на мой взгляд, все-таки дело очень далекого будущего, а вот природные скачки вполне возможны… В от смотрите, нас здесь больше десятка. Мы все напуганы. Так?
Вот. Этот коллективный испуг, а испуг - состояние кратковременное в отличие от страха, - вполне мог создать такой зазор, некое нарушение времени. И сейчас оно держится на нашем испуге… М ерцает там еще?
Девушка и похожий на офицера резко глянули в отверстие, чуть не столкнувшись головами.
Мерцает… В ращается.
Ну вот. Что там может мерцать и вращаться объективно?
Может, этот… хлор… азот из шланга, - предположил кто-то сзади.
Тогда бы запах был.
Ну да, запах…
Некоторое время все молчали, придумывая каждый порознь, но одновременно, еще версию, что может синевато мерцать.
Единственный способ - проверить, - сказал представительный. - Все, касающееся настоящих открытий, сопровождалось экспериментами на себе.
Прошу, - похожий на офицера подвинулся, приглашая представительного лезть под холодильник.
Я не о себе лично говорю.
Хм! Ловко.
Да я и не войду. Узко.
Нормально. Давай! - Похожего на офицера стало пробивать бешенство; так бывает с теми, кто долго заставляет себя выглядеть сильным и рассудительным посреди хаоса и ужаса. - Лезь, говорю!
Никуда я не… Я не хочу, и уберите руки. - И представительный вдруг захныкал: - У меня жена умерла два месяца назад… Морг, похороны… Я второй раз не вынесу…
А на хрена тогда нам тут доказывать!
Типичный слесарь остановил рычание похожего на офицера успокаивающим баском:
Тишь-тишь… К уда там действительно лезть? Вон мотор в десяти сантиметрах. Не надо с ума сходить.
Но она же говорит, - плачуще сказала полная, кивнув на девушку в переднике, - что получилось. Переместилась…
И вы хотите сказать, - словно очнувшись, заговорила женщина со стразами, - что три года… на три года назад? Да?.. Эй, девушка, я вас спрашиваю.
Та была, кажется, уже не рада, что рассказала о своем путешествии.
Ну да… У меня на три… В этот раз, может, не так будет…
Мужчина с сумкой для ноутбука стукнул кулаком по полу:
Блин, и все по новой ? Я только развелся, только человеком себя снова почувствовал. Работать стал… Я роман пишу , - добавил как по секрету, - а тут снова. Мы с ней почти два года бодались, такие ее истерики перетерпел, и что… Черт! - подскочил, - ноутбук ведь… Что они там с ним сделают? Я ведь писал как раз… люблю утром в таких местах… за столиком… кофе… Страницы две на мыло переслать не успел… Я всегда - напишу кусок, и на почту свою…
Да все будет нормально, - сказал типичный слесарь. - Лежит ваш этот ноутбук с нашими телефонами в мешке. Когда кончится - вернут.
Мужчина с сумкой посмотрел на него с сомнением, зато другие облегченно зашуршали:
Кончится… О свободят… Вернут…
Понимаете, - осторожно вклинился в ее негодование представительный , - в таких случаях нельзя судить слишком строго.
Да я не слишком. Не слишком! Я просто выставлю его вон из дому - и точка. Еще и в суд подам. Это знаете как называется - оставление в опасности. За это уголовная статья...
Похожий на офицера, отойдя от своего приступа, усмехнулся:
А вы не думаете, что сейчас ваш муж…
Какой он муж! Не смешите. Колокольчик сопливый , которого я чуть за мужчину не приняла. Спасибо, эта ситуация глаза открыла.
А вы не думаете, - настойчиво продолжал похожий на офицера, - что сейчас он лежит убитый? Как та, за дверью…
Да он так сиганул - хх -а! - ни одна пуля не догонит.
Не пожалеть бы вам о вашей иронии.
Это не ирония. Это так и было. И, уверена , сидит теперь, в сети гуглит , как мы тут…
А мои сейчас как?! - вскрикнула молодая женщина в голубых джинсах, до того как-то одеревенело скорчившаяся под металлическим столом, прижав колени к подбородку. - Места ведь не могут найти…
У всех не могут.
До всех мне, знаете … Я на десять минут буквально выскочила. Специально позвонила, заказ сделала и побежала получить эту пиццу несчастную… Дети пиццу захотели с утра… Пицца-завтрак… «Пять сыров»… С какао…
Где-то немного ниже, на втором, наверное, этаже, страшно закричали на непонятном языке, а следом несколько раз ударило басовито, с оттягом .
Эсвэдэ , - сказал похожий на офицера, - или что-то типа.
А? Что? - дрожащие вопросы.
Из винтовки бьют. Может, по переговорщикам или группе захвата.
Го -осподи -и!
И вслед за этими ударами защелкало, замолотило, затрещало разнообразное оружие. Одиночными выстрелами и очередями. Там, за стенами, изгибами коридоров начался бой.
Люди в подсобке со страхом и надеждой смотрели на дверь, потом одновременно, как по неслышной команде, как будто в каком-нибудь флэшмобе , оглянулись на темную щель внизу холодильного шкафа. Потом уставились на девушку. Та поняла, зачем на нее смотрят, замотала головой:
Нет, я не полезу. Не хочу снова… О пять то же самое, а я только…
Ну, кто-то ведь должен. Ты нам показала, значит, ты должна. Отвечай за слова.
Выстрелы смолкли и крики тоже. Тишина. В подсобке стали успокаиваться.
Да это идиотство , - сказала женщина со стразами. - Как человек может исчезнуть? Ка-ак ?
Как обычно, - ответил представительный , - как исчезают тысячи людей по всему свету. И некоторые потом возвращаются в другое время.
Рен тэвэ надо поменьше смотреть.
Некоторые усмехнулись, кивнули, а костистая сказала с такой решительностью, что остальные обернулись на нее:
А я бы оказалась. Чтоб не думать об этом холодце треклятом. Как он сейчас горит. И мама на кровати задыхается… Дура я, дура набитая! Мама, прости, ты в детстве учила, что нельзя, нель-зя на включенной плите ничего оставлять. Даже на пять минут, на минуту. А я…
Людям показалось, что сейчас эта худая пожилая женщина ляжет на живот и, извиваясь, как змея, юркнет в щель. И пропадет. Они заглянут туда, а ее нет.
Так давайте, - перебил похожий на офицера. - Переместитесь, и ничего не будет.
Аха , ничего… Т ам мама в таком состоянии… я ее только-только вытащила… И опять три года мучений…
Сказка про белого бычка.
Слушайте, - осенило мужчину в деловом костюме, - а может, вы в будущее попадете. Ведь это необязательно, что на три года назад… Может, вообще во вчерашний день.
А если нет?
Мужчина вздохнул:
У меня уже встреча полчаса как идти должна. Очень важная… Главная. А я тут… Н е пришел. Со мной после этого вообще дел больше иметь не станут.
Да ладно, - попытался успокоить типичный слесарь, - эт уважительная причина - в заложниках оказался… К стати, - заметил узкоглазого повара, - а ты, кунак, не хочешь попробовать?
Чего пробовать?
Ну, залезть туда. Чик, и на улице окажешься, свободным.
Узкоглазый помотал головой:
Я лучше тут, с вами.
Да давай. Попытка - не пытка… Д авай, говорю! - в голосе типичного слесаря послышалась угроза.
Вам, может, таблетку? - перебила женщина со стразами. - Успокойтесь.
А чё он?.. Сидим, как бараны.
А что вы предлагаете?
Типичный с силой потер себя ладонями по вискам.
А-а… Е сли б знать… Тошно…
С дальнего от холодильника края сидящих послышался смешок. Жутковатый в такой обстановке. Все стали искать взглядами, кто это.
Хихикавшим оказался сосем молодой щупленький парень в хип-хоповской толстовке… З аметил, что на него обратили внимание, и оправдывающимся тоном сказал:
Все нормально… Просто… Я два раза пытался себя убить. В психане лежал после этого. Связанным на кровати. Долго. И злился, что спасли. Не орал, конечно - если орать, тебя там навсегда оставят… Н о злился сильно. Не хотел жить. Так вот, глубинно, весь не хотел… А теперь - хочу очень. И так страшно… О пять, как тогда… Рядом… И так страшно. - Парень снова захихикал и крупно затрясся, словно очень сильно замерз.
Э, действительно чувствуешь? - Типичный вгляделся в него, что-то понял и медленно, на заду, пополз к холодильнику.
Быстрые шаги по коридору.
Дверь открылась, и в подсобку вошел человек в кожаной куртке с маленьким автоматом в руке.
На мгновение людям показалось, что это освободитель. Боец группы вроде «Альфы». Некоторые заулыбались, начали приподниматься.
Человек сжал автоматик обеими руками и стал поливать их пулями.
Когда рожок опустел, быстро отстегнул его, вставил новый и добил шевелящихся . Выбежал.
На полу осталось лежать примерно пятнадцать безжизненных тел.
Рома́н Вале́рьевич Се́нчин (род. 2 декабря 1971, Кызыл) - российский прозаик, заместитель главного редактора газеты «Литературная Россия». .
Биография
Родился в семье служащих в Кызыле Тувинской АССР. После окончания школы обучался в Ленинграде, проходил военную службу в Карелии.
В 1993 году из-за обострившихся в республике межнациональных отношений семья Сенчиных покидает Кызыл и переселяется в Красноярский край, где начинает заниматься фермерским хозяйством.
В начале 1990-х Роман Сенчин попеременно живёт в Абакане и Минусинске, где работает монтажником, дворником, грузчиком. В 1995-1996 годах в местных изданиях появляются первые рассказы Сенчина.
В 1996-2001 годах учится в Литературном институте (семинар Александра Рекемчука), становится постоянным автором «Октября», «Дружбы народов», «Нового мира», «Знамени», позже автором «Урала» и других журналов. По окончании Литературного института ведёт там семинар прозы (2001-2003).
В 2009 году роман «Ёлтышевы» входит в шорт-листы главных литературных премий России - «Большая книга», «Русский Букер», «Ясная Поляна», «Национальный бестселлер» - и становится одним из самых обсуждаемых в литературной прессе произведений. В 2011 году вошёл в шорт-лист премии «Русский Букер десятилетия».
- Роман Сенчин - прототип главных героев большинства своих произведений.
- В книге Анны Козловой «Превед победителю» он появляется в виде карикатурного персонажа Олега Свечкина, который пишет «повесть» о том, как главный герой, «приезжий с Севера дворник - полюбил официантку-хохлушку, но у них ничего не получилось, потому что оба были нищими и неустроенными» (отсылка к повести Сенчина «Один плюс один»). В романе Сенчина «Информация» имеется сходный персонаж - журналист и писатель Олег Свечин, о произведениях которого сказано: «…повести и рассказы, беспросветно похожие друг на друга: о полунищих индивидах… Эти индивиды тяготились своей полунищетой, ныли и рычали, но выбраться из неё не пытались».
Библиография
- 2001 - Афинские ночи: Повести и рассказы / Послесл. А. Рекемчука. - М.: ПиК.
- 2002 - Минус: Повесть. - М.: ЭКСМО-Пресс.
- 2003 - Нубук: Роман. - М.: ЭКСМО.
- 2008 - Вперёд и вверх на севших батарейках: Роман. - М.: Вагриус.
- 2009 - На черной лестнице: Роман - М.: ЭКСМО.
- 2009 - Ёлтышевы: Роман - М.: ЭКСМО.
- 2011 - Информация: Роман. - М.: ЭКСМО.
События протестной зимы 2011/12 года, увиденные глазами дочери прозаика Сенчина. Уроки игры на фаготе, социальные сети, снижение ВВП, митинги, мечты о лете, задержание Удальцова, «и для твоей прозы это наверняка пригодится», говорит мама папе, — все смешивается в детской голове и артистично раскладывается по полочкам.
Цитата: «А на следующей перемене из-за этого шарфика случилась крупная неприятность. Даше девочки из шестого класса рассказали: Осинский стал подкалывать Никиту... Никита толкнул Осинского, и тот локтем разбил стекло пожарной кнопки в стене. Кнопка сработала - приехали пожарные машины. Случился переполох, чуть ли не эвакуация... Потом Даша встретила директоршу, та еле сдерживала слезы: «Перед Новым годом! Теперь еще и штраф школе выпишут!»
Источник: mn.ru
Читать полностью 
Роман Сенчин — литературная фигура известная. У него есть поклонники и недоброжелатели, но в целом мало кто отрицает, что он - одно из самых заметных открытий в прозе «нулевых» годов. Но при этом Сенчина не спешат записать в литературный «бомонд». Даже появление в 2009 году в журнале «Знамя» (полная версия в «Эксмо») романа «Елтышевы», где Сенчин, как это и случается с настоящими писателями, рванул далеко впереди самого себя, написав, на мой взгляд, абсолютно классическую вещь, которую хоть сегодня вставляй в хрестоматию новейшей русской литературы, не стало его «звездным» часом. О нем пишут, что якобы Сенчин избалован престижными литературными премиями: «Букер», «Большая книга», «Национальный бестселлер», но почему-то не указывают тот факт, что ни одну из этих премий Роман Сенчин НЕ получил. «Елтышевы» вошли в «короткие списки» практически всех крупных литературных премий, но на этом дело и закончилось.
Это, конечно, не так важно, но показательно в плане судьбы. При обилии изданных книг, не обиженный вниманием критиков, Сенчин являет собой пример тяжелого и в то же время крайне самоуверенного литературного пути. Как слон в посудной лавке, он перебил все литературные вазы и сервизы, сломал полки, вышел через прилавок, проломил заднюю стену и идет в неизвестном направлении. С одной стороны, он учел и освоил литературный опыт конца 80-х-90-х годов, когда русская литература раскрепостилась не только от идеологических, но и моральных границ. Критики иногда сравнивают его с Селином и Чарльзом Буковски. Он много, слишком много, пишет не только от себя, но и о себе, выводя себя в карикатурных персонажах вроде писателя Олега Свечина: «Повести и рассказы, беспросветно похожие друг на друга: о полунищих индивидах... Эти индивиды тяготились своей полунищетой, ныли и рычали, но выбраться из нее не пытались». Но «Елтышевы» отсылают нас не к Селину, а к рассказам Чехова «Мужики», «В овраге», повести «Деревня» Бунина, рассказам и повестям М. Горького, к «жестокой» прозе о Гражданской войне с ее «бесчувственным» отношением к смерти и страданиям.
Я бы осторожно сравнил его с Эмилем Золя, вождем французского «натурализма». Вообще «натурализм», стократно оплеванный и вроде бы давно похороненный, в лице Сенчина как будто вновь пытается поднять свое знамя. Когда-то «натурализм» заявлял себя именно как новое слово после реализма, как своего рода реалистический авангард. Когда в конце XIX века в одной из парижских газет вышла статья «Натурализм мерт», в редакцию пришла ироническая телеграмма: «Натурализм жив». Подпись: Эмиль Золя.
Но важно не это. Писатель сам определяет свой путь и нащупывает свои традиции. Важно, что роман «Елтышевы» , безусловно, самое сильное и беспощадное произведение о 90-х годах. Тем, кто упорно продолжает идеализировать это время, пусть и с самыми искренними, добрыми чувствами, говоря о «воздухе перемен», о «свободе выбора», о том, что тогда было интересно жить, непременно должны прочитать этот роман о гибели среднестатистической советской семьи, из сотен тысяч таких же, как то не учтенных в планах «прорабов перестройки». Это жестокое, но и очень полезное чтение. И это истинная русская проза, которая с первой фразы: «Подобно многим своим сверстникам, Николай Михайлович Елтышев большую часть своей жизни считал, что нужно вести себя по-человечески, исполнять свои обязанности, и за это постепенно будешь вознаграждаться», - возвращает к памяти о том, кем мы были, и заставляет подумать о том, кем мы стали.
Имя героя - «говорящее». «Елтыш» - по-сибирски, это отрубок. В романе: отрубили семью и бросили. Не вписались в «эпоху перемен» - это «ваш выбор». Проза Сенчина не более жестока, чем логика многих реформаторов, а тем более - революционеров. При всей вроде бы мрачности она напоминает простую, светлую истину, что цивилизация человеческая, во всяком случае, христианская - это защита слабых, а не сильных. И пока мы этого не поймем, будем готовиться к новым испытаниям.
Новая повесть Романа Сенчина о протестной зиме 2011-2012 годов была преподнесена журналом «Дружба народов» как проблемная. «Чего вы хотите?» — это и расхожая претензия, обращенная к гражданам, выходившим на Площадь Революции с Болотной, и вечный вопрос, который родители могут прочесть в глазах своих подросших детей.
В предисловии повесть рекомендовали как разговор «обо всех нас, брошенных в стихию едва ли не животного противостояния». А также предупредили, что Сенчин, как всегда, выплеснет на страницы «все, что накипело». Журнал осторожно намекнул, что, может, автору не стоило так торопиться, а нужно было выждать, как это благоразумно сделал Лев Толстой с «Войной и миром».
Может быть, стоило и подождать, «погодить», как когда-то советовали герои Салтыкова-Щедрина. Но Сенчин явно так не думал: его история развивается стремительно, он как будто торопится с ответом на заданный в заглавии вопрос. Дистанцию повести ему нужно пройти как можно увереннее еще и потому, что речь в ней идет о его близких. «Чего же вы хотите?» - это несколько зимних месяцев из жизни простой писательской семьи, показанных глазами 14-летней дочери автора.
Даша учится в музыкальной школе, отлично играет на фаготе, но подумывает о классе вокала. Читает «Гарри Поттера», но собирается перейти в фанаты «Сумерек». Она прилежно читает учебники истории, но то и дело консультируется с «Википедией» и «В Контакте». У нее есть грустная провинциальная подруга, для которой жизнь в Москве - однозначное преимущество. Сама Даша отнюдь не уверена, что это так. У нее к московской жизни очень много вопросов.
С первых строк повести становится ясно: речь пойдет не о подростковых, как можно было бы подумать, проблемах. Дело в родителях. И, если это может утешить, еще и в самом времени, в котором им выпало жить.
Утро начинается с включенного папой радио: «У меня есть замечательная новость для Владимира Владимировича! Она заключается в том, что он в одиночку может остановить эпидемию страшного наркотика, при котором человек сгнивает заживо за пару лет...». Мама готовит завтрак для старшей Даши и младшей Насти: «На кухне вкусно, но и как-то противно пахло омлетом с сосисками».
В этом «вкусно, но и как-то противно» уже содержится основной конфликт «отцов и детей». Родители открыто ведут при Даше самые трудные, жестокие и безнадежные разговоры. Учеба, занятия музыкой, мечты о летних каникулах оказываются, словно иголкой, прошиты политическими новостями. Вроде бы все правильно, дети должны знать, что происходит, что волнует старших. Но в самых верных вопросах, самых выстраданных идеях при проверке «детским» зрением может проявиться что-то не то.
Даше хочется побыть с мамой и папой, а они вдруг срываются ехать встречать выпущенного из ОВД Сергея Удальцова. Она еще не разобралась, кто такие большевики, но уже не хочет ехать в Феодосию, где, как она узнала из интернета, происходили массовые казни. Папа «утешает»: «Сейчас большинство про красный террор пишут, а раньше - про белый... Истребляли друг друга беспощадно».
Иногда в гости к родителям-литераторам приходят «дядя Сережа» и «дядя Сева». Это известные писатели Сергей Шаргунов и Всеволод Емелин. Дядя Сережа говорит «о свободе, справедливости, о народе». Дядя Сева, прочитав стихи, добавляет в прозе: «По-моему, с Россией все уже ясно». Он говорит это таким тоном, что по Дашиной спине бежит холод. Дашины одноклассники поют хвалебные песни про Владимира Путина, а она, увидев ролик со знаменитым ответом про подводную лодку «Курск», впадает в жуткую тоску.
В конце концов Даша не выдерживает и идет с родителями на очередное протестное мероприятие. Там она наконец видит искреннее воодушевление. Но тут же в толпе появляются провокаторы, завязывается драка...
Последнее время прозаики поколения Романа Сенчина все чаще возвращаются к «детской» теме: Захар Прилепин в «Черной обезьяне», Александр Иличевский в «Орфиках». В повести «Чего вы хотите?» этот разговор ведется с какой-то новой беспощадной прямотой. В одном из откликов в той же «Дружбе народов» сказано, что повесть эта светлая, что семья показана как «малая церковь». К сожалению, Даше такая трактовка может показаться «вкусной, но противной». Этот текст, при всей его нежности, - удар пострашнее, чем самый черный сенчинский роман «Елтышевы».
В своё время Роман Сенчин опубликовал небольшую статью «Не стать насекомым», которая позже дала название сборнику его публицистики. В ней он изложил одно из центральных настроений своего творчества: большие надежды, ожидания, мощная дебютная заявка человека, вступающего в жизнь, на то или иное поприще, после чего начинается затухание. Посыл к изменению мира сменяется тем, что человек начинает свыкаться с ним. Это период личностного взросления, адаптации к жизни, который проходят все, но для Сенчина его переживание приобрело болезненные формы. В этом он видит и потерю человечности, процесс мутации человека под воздействием внешней радиации.
Это явление Сенчин обозначил как «привыкание к жизни»: «Люди, из поколения в поколение, проходят период бунта, а затем становятся теми, против кого направлен бунт следующих». Вместо удивления и радости, страсти и тоски по жизни начнётся унылое инерционно-конъюнктурное движение, приспособление к ритму механистической жизни. Восторженные романтики постепенно эволюционируют в ионычей: ведь они не просто привыкают, но и соглашаются во всём со строго регламентированной «картой будней», не прикладывают никаких сил для противодействия общему течению. По большому счёту этой мысли посвящены, в частности, его повесть «Конец сезона», роман «Лёд под ногами» и недавно вышедшая книга «Информация».
В «Информации» Сенчин вновь поднимает важную для себя проблему привыкания к жизни, затухания человека. Юношеский максимализм естественным образом сменяется пониманием, что ты сам ничем не отличаешься от всех прочих, кого ещё недавно называл «зомби». Бунт, клокочущий внутри, но так и не вырвавшийся наружу, затухает, оставляя колоссальную внутреннюю травму, которая рано или поздно вырвется наружу. Начинается вялотекущая «обычная жизнь обычных людей», и ты вязнешь в «уютной тине». Без больших задач и порой наивно-романтических мечтаний пропадает вдохновенность, а «без чего-то большого даже самая обустроенная жизнь очень быстро превратится в отвратительную преснятину» и начинается «охлаждение».
Так «охлаждался» герой-автор, вполне преуспевающий человек, по крайней мере способный сам себя обеспечить, да ещё и бороться с чередой нахлынувших на него довольно обыденных злоключений, решивший рассказать о своём погружении в «трясину».
В прошлом, ещё до Москвы, обычная размеренная жизнь, ежедневность казались недоразумением, потому как сам герой ощущал печать избранности. Тина же повседневности — для «безликого большинства». Но с годами «мутация прогрессировала»: «грязь и животность переполняли меня, и сил, чтобы бороться с ними, становилось всё меньше и меньше». В конце концов «мутация», как пластмассовый мир, победила, и герой стал таким же, как все: «Я помчался по жизни, жадно вынюхивая, кого бы куснуть, где бы отхватить кусок повкусней». Он смирился, полностью погрузился в пресный «мутантовский мир», забыв о том, что раньше у него «был выбор»...
В «Информации» Сенчин показывает: «мутация» настолько сильна, что никакая шоковая терапия, никакие «пограничные ситуации», в которые то и дело попадает герой, не могут вырвать его из этих мутационных тенёт. Вроде бы через муки, страдания у него должна начаться другая жизнь. Ведь ушёл от неверной жены, сам чуть не стал инвалидом, было время, чтоб поразмыслить, сделать ревизию собственной жизни, возжелать изменить её и отношение к ней, но ничего не получается. Сила тяготения привычки, инерция не дают. Вместо преображения получается засасывание в трясину житейских проблем.
Герой «Информации» — Иов современного мегаполиса. Сенчин продолжает галерею своих новых изводов этого библейского персонажа. «Оказавшись на грани», герой решил «записать» последние четыре года жизни, которые отметились цепью нескончаемых ударов судьбы. Начинает писать, забившись в тёмный угол, в который его привела «тысяча мелочей недавнего прошлого» и в которых теперь он силится расшифровать знаки судьбы. Он пытается перенести на бумагу все мельчайшие подробности, но получается лишь краткое содержание.
Один день человека даёт бесконечное количество материала для писательства — этого ли не знает «бытописатель» Сенчин, «но как трудно фиксировать эти дни! Как трудно связывать их!» В этом одном-единственном дне, который следует «раскопать из-под насыпи тлеющего прошлого», заложена формула будущего человека, он выстраивает причинно-следственную цепь его жизни. В романе таким отправным моментом стала практически анекдотичная ситуация, когда автор-герой увидел в телефоне жены эсэмэс, рассказавшей ему об измене. С этого момента жизнь сошла с рельс и начался «не анекдот, а реальность...». В итоге получился объёмный текст — «Информация о том, что со мной произошло». Написание текста, изложение героем истории своих четырёхлетних мытарств могут стать избавлением его от оков дурной судьбы, печати проклятия. С этого и начинается экзегеза самого себя, лекарство от мутации.
Важно ещё и то, что в романе Сенчин рефлексирует по поводу своей писательской стратегии, проводит практически инвентаризацию своего творчества. Словами героя он говорит: «...я пришёл к выводу, что всё-таки невозможно перенести реальность на бумагу». День во всей полноте «невозможно вернуть никакими способами». Разве что предаться фаустовской мистике по принципу «остановись мгновенье — ты прекрасно»...
Благодаря образу знакомца героя — писателя-журналиста Свечина, в котором легко угадывается автор, он как бы взглянул на себя со стороны, так же как и его герой, записывающий свои хождения по мукам. В то же время Сенчин описывает развитие сюжета собственного творчества, его истоки, мотивацию, где под внешней фиксируемой обыденностью скрывается личная драма человека, всё больше погружаемого в тину повседневности, становящегося рабом привычек при полном убывании высоких устремлений и больших запросов.
Сенчин — журналист, работающий в малозаметной газете, хотя сам себя за журналиста не считает, написал три книги. Его литературное кредо: «фиксация в прозе окружающей реальности, типов людей. Реальность и типы получались малосимпатичными». Жил в полунищете, однако не пытался из неё выбраться, не был доволен окружающим миром. Такое состояние было необходимо для писания его текстов. Жил жизнью своих героев. Сенчин заявляет, что «любой яркий человек, пожив немного, покрывается серостью», и эта ситуация необратима. Да и само человечество, по его мнению, «неизбежно сползает в скотство». Творчество — в этой ситуации единственное алиби человека, единственная возможность выжить, не подвергаясь «мутации».
Вот и получается, что основной вопрос Сенчина не о силе, а о бессилии человека, не о подъёме, движении вверх, а о неуклонном скольжении вниз, вплоть до низин, вплоть до болот. Подобные вопросы ставил в своей знаменитой статье «Чехов как мыслитель» о. Сергий Булгаков. Человек слаб, он бессилен что-то радикально изменить, поэтому выбирает серенькое, однообразное. Он не способен на риск, на жертву, на подвиг.
Булгаков задаётся в статье вопросом: «Отчего так велика сила обыденщины, сила пошлости?» Быть может, ответ содержится в «скорби о бессилии человека воплотить в своей жизни смутно или ясно осознаваемый идеал». У сенчиновского героя это происходит через разочарование и привыкание.
Не берусь утверждать, но по прочтении «Информации» создалось ощущение, что автор в этом романе подвёл определённые промежуточные итоги своего творчества и, вполне вероятно, в скором будущем нам надо ждать нового Сенчина. В конце концов он должен, как и его герой, выйти из тёмного угла.
Сенчин Р. Дождь в Париже : фрагмент романа // Нижний Новгород. - 2017. - № 6. - С. 168-184;
Дружба народов. - 2017. - № 10. - С. 157-173; Наш современник. - 2017. - № 12. - С. 25-44.
Вещь называется «Дождь в Париже», но по содержанию она - о моём родном Кызыле, столице Тувы. Некоторые уже посмеялись над несоответствием названия и содержания… Это отчасти автобиографический текст. Несколько лет назад, осенью, я провёл в Париже четыре дня. Было два выступления на каком-то литературном мероприятии, а в остальное время я валялся в крошечном номере отеля. В голову лезли воспоминания о моём детстве, о юности, которые прошли в Кызыле. Я заставлял себя идти гулять по Парижу, но не мог. Тем более все четыре дня лил дождь, и я оправдывал свое лежание на кровати тем, что холодно и сыро…
Потом захотелось написать об этом казусе. Правда, я уехал из Кызыла в 93-м, в двадцать два года, и с тех пор бывал там эпизодически, а мой герой, у которого есть прототип, продолжает жить в Кызыле. Однажды он, немолодой человек, покупает тур в Париж, о котором мечтал с детства, едет туда и вместо того, чтобы ходить по музеям, улочкам, бульварам, о которых читал много лет, торчит в номере, выпивает и не может отделаться от прокручивания в голове своей жизни…
Аннотация:
Сенчин - не Пелевин, в год по роману не выдает; последний - "Зона затопления" - выходил в 2015-м.
Главный герой нового романа, сорокалетний Андрей Топкин, оказавшись в Париже, где рассчитывал вырваться из полосы неудач и личных потрясений, почти не выходит из номера отеля и предается рефлексии, прокручивает в памяти свою жизнь. В Париже тем временем действительно дождь - с утра до вечера. Топкин - сын советского офицера, которого в середине 70-х посылают на службу на границу с Монголией, в Туву. Там семья и оседает. Но в начале 90-х, из-за беспорядков на национальной почве, родители и сестра главного героя уезжают на историческую родину - восток Эстонии. Так же поступает и большинство одноклассников, знакомых, соседей… Андрей же остается.
В последние годы много говорят о русском мире, о его расширении. Но на самом деле русская культура, русский язык уходят не только из бывших республик СССР, но и из многих регионов России. Многие страницы романа посвящены взаимоотношениям Тувы и Российской империи, СССР и России.
Рецензии:
«Дождь в Париже» – первая крупная вещь Романа Сенчина, вышедшая после книги «Зона затопления». Это очень сенчиновский роман, в нём получает развитие всё его творчество.
Роман «Дождь в Париже» целиком мы оценим совсем скоро – пока же «Дружба народов» представила читателям лишь небольшую его часть, на основании которой тем не менее кое-какие выводы сделать можно. Хмурый реалист продолжает делиться очень точными депрессивными наблюдениями. К словам «обида» и «тоска» мы привыкли: в сенчинском Париже никакого солнца – только дождь. Его герой Андрей Топкин, оказавшись в столице Франции (о том, как, когда и почему это произошло, автор, наверное, поведает в полной версии романа), выпивает и вспоминает прошлое – родную Туву, развод с женой, новое любовное увлечение и старых друзей:«Да, им-то Париж еще долго не увидеть. Даже если денег будет навалом. Игорь в ФСБ работает, подполковник уже, Боба – кинолог в тюрьме, Славян – погранец. Им за границу нельзя».
Мир вокруг Андрея «был зыбок, постоянно менялся, его словно бы била лихорадка». Универсальный персонаж Сенчина – маленький думающий человек – подобрался к пресловутому кризису среднего возраста: когда тебе за 40, волей-неволей осознаешь: половина жизни, возможно, даже большая, позади. И чего ты достиг? И что в будущем? Герой вроде убеждает себя: «Да ладно, брось. Люди в пятьдесят жить начинают. И позже», но чувствуется, что сам себе не верит: любви больше не будет – будет старость.
А вот отрывок из романа «Дождь в Париже» показался мне несколько унылым, как и название романа. В нём заметно стремление писателя преодолеть тенденциозность «мира бесцветных, инфантильных, обреченных людей» (А. Тимофеев. Победы и поражения «нового реализма» // Вопросы литературы, 2017, № 5), которое реализуется через открытый и честный разговор о себе с собой в духе «новой искренности». Дневниковость повествования выполняет психотерапевтическую роль. С картины художественного мира писателя сползает серая хмарь. Однообразный «мир сенчиных» приоткрывает замшелые створки, начиная осторожную игру с преломлениями света и ракурса. Но сам текст по-дневниковому вязкий.
Отзывы:
Судя по этому небольшому кусочку, нас снова ждёт реалистичный роман со всеми признаками номинанта отечественных премий. Здесь вам и регионализм (действие переключается между Парижем и Кызылом), и рефлексия по девяностым, и разнообразные воспоминания героя, приправленные любовной историей. Текст звучит плотно и уверенно, Сенчин традиционно соблюдает пропорции и не скатывается в пошлость или чернуху.
А ещё в отрывке отсутствует столь модная ныне ироническая интонация, что только подогревает интерес.
Буду ждать с нетерпением и советую прочитать отрывок всем, кто хочет скоротать час-полтора наедине с ностальгической книгой в уютной атмосфере.
