Евгения Сафонова,
Петра-Дубравская школа,
Самарская область

Написано на Нижегородской земле

О смысле повести Пушкина «ГРОБОВЩИК»

Пушкинская проза представлена в современных программах в школе широко. Наряду с хрестоматийными «Капитанской дочкой», «Дубровским», «Пиковой Дамой» включены в изучение и «Повести Белкина». Нет возможности подробно остановиться на истории их читательского и критического восприятия, но тем не менее нельзя не отметить весьма характерный момент. Даже при беглом взгляде обнаружится весьма своеобразная временная последовательность включения пушкинских повестей в круг читательского восприятия. Наиболее активно изучались и изучаются в школе чаще всего три, да ещё автономно взятые: «Станционный смотритель», «Выстрел» и «Метель». На уроке, ограничиваясь разговором об отдельных произведениях, вольно или невольно учитель и весь цикл сводил к их содержанию и смыслу, подчас лишь упоминая остальные. Иногда «Выстрел» заменялся другой повестью цикла - «Барышней-крестьянкой». Что же касается «Гробовщика», то он оказался наиболее закрытым для школьного изучения произведением и в результате гораздо менее “прочитанным”. Серьёзной объективной причиной “отторжения” пятой повести от изучения в школе всего цикла является трудность её восприятия. Ещё Л.Н. Толстой чрезвычайно точно подметил, занимаясь с яснополянскими учениками, бросающиеся в глаза и трудные для непосредственного восприятия черты прочитанного ими «Гробовщика»: “несерьёзное отношение автора к лицам”; “шуточные характеристики”; “недосказанность”.

Что же делать? Можно ли говорить о концептуальном изучении «Повестей Белкина», игнорируя повесть «Гробовщик»? Создавая пять чрезвычайно не сходных (по тематике, по стилю) повестей, Пушкин объединил их в цикл, обнаружив тем самым их целостность, близость по духу.

«Гробовщик» был написан первым (9 сентября 1830 года), тем самым задав направление всему циклу. В итоге он занял в цикле серединное место, став между «Метелью» и «Станционным смотрителем». Таким образом, возникает вопрос о творческой логике движения авторской мысли, которую невозможно постичь без включения в школьное изучение повести «Гробовщик».

При чтении произведения те или иные образы, особенно при чтении с перерывами, обычно вызывают у читателя определённые мысли - такие мысли закономерны и не убивают эмоциональности восприятия. Попросим учащихся фиксировать вопросы, возникающие по ходу самостоятельного знакомства с текстом, в левую колонку тетради. А в правую записывать свои варианты ответов, если таковые появились при дальнейшем чтении. Трудный для восприятия художественный текст просто нуждается в такой работе. Система домашних заданий должна быть построена так, чтобы основной блок готовился к уроку, а не после урока, чтобы ученики учились сами задавать вопросы и искать в тексте ответы, чтобы учитель заранее проанализировал письменные работы и на их основе строил работу по анализу художественного произведения на уроке. Сопереживание углубляется, когда то, чем заинтересовались учащиеся самостоятельно, получает на уроке дальнейшее развитие. Тогда знания становятся необходимыми самим учащимся и рождают новые вопросы.

Один ученик без специальной подготовки начнёт на уроке разговор о главном герое. Не страшно, если при этом рассуждать о персонаже будет как о реальном человеке, с которым только что познакомился. При выявлении первоначального восприятия вполне обоснован наивно-реалистический подход.

Представьте литературного героя как вашего знакомого, вас познакомил с ним писатель, показав его в разных обстоятельствах и с разных сторон. Давайте теперь выскажемся о нём: каким вы себе его представляете? Чем он необычен или, наоборот, обычен? Почему Пушкин решил предложить читателям образ гробовщика Адрияна Прохорова? В чём секрет этого персонажа?

С какой целью, на ваш взгляд, представлен Пушкиным герой-гробовщик? То ли изучить представителя данной профессии, то ли с целью развлечься, то ли вообще запечатлеть собственное невесёлое авторское самочувствие в момент написания. Каково настроение повести? Чем вносится мрачная нота в начало повествования?

Ведущим мотивом повествования является указание на мрачный характер Адрияна Прохорова, его угрюмость. Мрачная нота вносится и ремеслом персонажа. На неё же настраивает и эпиграф к повести. У Пушкина эпиграфы всегда обладают особой организующей целое смысловой ролью. “Не зрим ли каждый день гробов, седин дряхлеющей вселенной” - слова из державинского «Водопада».

Соотносим ли, на ваш взгляд, стиль эпиграфа с общим стилем повести? Высокое, торжественное звучание строк из Державина, их космическая философия, с одной стороны, и ничтожный фарс из жизни московского гробовщика - с другой. Контраст или сочетание?

Контрастом кажется высокий стиль эпиграфа на фоне начальной, нарочито сниженной фразы о поклаже гробовщика, взваленной на похоронные дроги. Явно, что смерть давно не вызывает у героя особых чувств. Ирония звучит и в описании вывески, “изображающей дородного (!) Амура (!)… с подписью: «Здесь продаются и обиваются гробы простые и крашеные, также отдаются на прокат (!) и починяются старые(!)»”. Является ли всё это явным несоответствием эпиграфу? Может быть, автор намеренно ставит своего “низкого” героя лицом к лицу с вечными вопросами бытия? Ведь они стоят не перед избранными, а перед любым смертным. Как человек понимает своё назначение в жизни? Интересует ли его смысл?

Гуманизм Пушкина раскрывается в том, что любой человек в мире является частью всеобщности и истинности мироздания. Автор повести «Гробовщик» предлагает в обыкновенном человеке увидеть нечто большее, значительное (при этом не делая героя лучше, не приукрашивая характера). Соединяя вселенский масштаб смерти в эпиграфе и бытовую, комическую историю с “мертвецами” в самой повести, Пушкин устанавливает систему отношений: жизнь–смерть, бытие–быт. Пушкин снова ставит перед читателями вопросы. В чём же смысл жизни? Как достичь счастья, в чём оно заключается? Можно ли назвать героя “заурядным” человеком? О чём мечтает “простой” человек? Таким образом, писатель, открывая читателям белкинский мир, словно распахивает двери, но не в лавочку похоронных дел мастера, а в русскую жизнь, в круг “вечных” вопросов и проблем.

Чтобы понять характер героя и его роль в идейной направленности повести, выберем отправную, чётко обозначенную в тексте черту характера образа-персонажа и попробуем развить её. “Мрачность” Прохорова является той художественной деталью, без которой невозможно осмысление повести.

Причины этой мрачности? Как она проявляется в повествовании? Что лежит в основе характера героя: торгашеский барыш (чужая смерть как средство наживы), циничное отношение к миру и людям (невозмутимо пьёт чай на гробах, расставленных в комнате) или что-то другое?

Что могло стать радостным событием для этого человека? Переезд на новое место долгожданный, но ни тени радости в ощущениях героя: “Приближаясь к жёлтому домику, так давно соблазнявшему его воображение и наконец купленному им за порядочную сумму, старый гробовщик чувствовал с удивлением, что сердце его не радовалось”.

Сказано как бы мимоходом. Но по сути перед нами ключ к внутреннему миру героя. В рукописи стояло первоначально “розового дома”. Какие ассоциации возникают в связи с этим цветом? Что хотел сказать автор заменой цвета? Жёлтый в спектре русской культуры, как считается, тяготеет к выражению негативно-отрицательных значений. Элегические воспоминания о “ветхой лачужке” тоже сигнал; не случайно ещё более трудно объяснима дальнейшая реакция Адрияна: “чувствовал с удивлением это своё безразличие”. Отсутствие радости - серьёзный симптом внутреннего состояния человека. Но “удивление” этому обстоятельству - это уже начало реакции, которая могла повлечь за собой ряд серьёзных изменений в отношении к жизни. Всегда ли стабильность жизни является залогом довольства и успешности? Какой синоним можно подобрать здесь к слову “стабильность”? Неподвижность, неизменность быта - это своего рода небытие, возведённое в абсолют. “Мрачность” гробовщика - не просто атрибут профессии. Рядом с “мрачностью” в тексте присутствует “задумчивость”: герой “угрюм и задумчив”, “по обыкновению… погружён в печальные размышления”. Возникает определённая цепочка переходов: мрачный –угрюмый –хмурый –задумчивый.

В чём причина задумчивости героя? Чем недоволен он в жизни?

Сравним Адрияна Прохорова с другими персонажами повести. “Весёлый” Шульц - антипод “мрачного” Адрияна. Почему мы берём ключевые слова в кавычки? Как следует понимать их в контексте произведения?

В “мрачности” Прохорова таится неудовлетворённость жизнью, зреющий, как мы далее увидим, протест. Создаётся следующая оппозиция: “мрачность–весёлость” как “задумчивость–бездумие в отношении к жизни”. Что же касается внешней стороны, то весело улыбающийся Шульц сидит за самоваром у Прохорова на фоне прислонённых к стенам гробов и невозмутимо пьёт чай.

В повести есть ещё один поимённо означенный персонаж первого плана, функция которого при первоначальном восприятии неясна учащимся. Это будочник - чухонец Юрко. Вместе с Прохоровым и Шульцем он образует своеобразный смысловой “треугольник”. Противопоставлен он главному герою или, наоборот, соотнесён с ним? Великие события свершаются вокруг, идёт жизнь первопрестольного града, а Юрко проводит дни при своей будке. Исторические события Москвы проходят мимо. Эта выключенность из событий исторических, из жизни города - та же неизменность, ибо ничто не способно изменить его жизнь: он вечно рядом со своей будкой, как Адриян рядом с гробами.

Но чем отличаются герои? У Пушкина нет персонажей, дублирующих друг друга. Герои, как мы сказали, образуют “треугольник”, то есть все они и сопоставимы и противопоставлены одновременно. Ещё раз обратим внимание на то, что Адриян, в отличие от Юрко, которого всё устраивает в жизни, интуитивно ощущает абсурдность безысходности, безрадостности, неполноценности своего существования. Поэтому он мрачен и задумчив. У него возникает потребность видеть перспективу жизни, её динамику, которая должна разрушить неизменность бытия, то есть обозначить смысл и значение дальнейшего существования. В таком случае приглашение к себе на новоселье мертвецов - это “бунт” Прохорова. “Чем ремесло моё не честнее прочих?” - “…разве гробовщик брат палачу?..” О чём здесь речь? О достоинстве человеческого существования, не меньше.

Рассказ о происходящем наяву сменяется изображением происходящего во сне. Но сменяется как? Незаметно. В чём же смысл незаметности такого перехода? Почему автору необходимо, чтобы читающий впервые это произведение до самой концовки не мог отличить явь от сна?

Самым ранним “эпиграфом” к болдинским творениям 1830 года явилось стихотворение «Бесы». Может быть, в нём мы найдём ключ к ответу на заданный вопрос?

Есть ли в стихотворении ситуации на грани реальности и призрачности? (“Что там в поле?” - “Кто их знает? пень иль волк?”; Домового ли хоронят, // Ведьму ль замуж выдают?) Перед нами не просто конкретное изображение метели, описание событий - перед нами изображение внутреннего мира человека, где может быть то, что в реальной жизни невозможно.

Какова же роль фантастического в стихотворении о бесах и в повести о явлении мертвецов? Непонятное, неизведанное у Пушкина принадлежит не миру внешнему, а миру “внутреннего человека” и является ещё одним ключом к пониманию характера образа-персонажа. Фантастика эта - и не фантастика как таковая, а приём изображения внутренней сущности, психологии, характера героя. Что является источником предполагаемой радости во сне Адрияна? Адриян ждёт “радостного события” - смерти выгодной клиентки, купчихи Трюхиной. Но, осуществившись во сне, желание не приносит ему радости, а становится просто бытовой деталью, повседневными хлопотами. Значит, выгода и нажива не являются определяющими компонентами в жизни героя. Следует обратить внимание ещё на одну подробность, которая тоже ставит под сомнение стяжательство как главную черту персонажа. Не забывая собственной выгоды, Адриян, однако, не расхаживает подобно другим купцам на Разгуляе у Трюхиной, как ворон, почуявший мёртвое тело. То, что для купцов радость поживы, для Прохорова скорее обычные хлопоты гробовых дел мастера.

Какой представлена его встреча с знакомцами-мертвецами? Какие чувства испытывает здесь герой? Каков смысл разговора со скелетом? Каким становится пробуждение? С одной стороны, исчезает надежда и призрачная радость от выгодного заказа. Но на смену им неожиданно приходит... новая радость. В чём она? Призрачная или настоящая? Это всплеск радости при свете солнца живой жизни.

“Мрачный” герой в начале повествования становится “обрадованным” в конце. А это уже динамика. “Ой ли! - сказал обрадованный гробовщик… Ну, коли так , давай скорее чаю, да позови дочерей”. Несостоявшиеся похороны не вызывают ни досады, ни раздражения. В итоге - яркий мажорный всплеск. Тем самым происходит опровержение исходной ситуации, отрицание неподвижности и безысходности существования. Значит, в основе характера человека вовсе не стяжательство, не циничное отношение к миру и людям. Скрытой доминантой повести оказывается острая потребность в радости. Она несёт в себе обозначение обязательности пробуждения человека к жизни, желания наслаждаться, быть полноценным участником бытия.

Почему это показано Пушкиным на истории жизни какого-то гробовщика? Пушкин подчёркивает, что стремление к радости жизни присуще любому человеку, что каждый в этом мире самодостаточен и достоин уважения. “Маленький” по социальному статусу человек вовсе не является таковым в плане духовном: и Адриян Прохоров, и Самсон Вырин из «Станционного смотрителя», и другие герои Пушкина заявляют своё право на обыкновенное благополучие и достоинство, понимаемое и в прямом, более узком значении - ощущать себя человеком рядом с сильными мира сего, и в более широком - быть человеком в своих собственных глазах.

Изменится что-то в жизни гробовщика с момента пробуждения? Внешне, может быть, всё останется как прежде, но вот “внутренне” герой уже другой. Слово “задумавшись” обозначает работу мысли, поиск смысла жизни. “Задумавшись”, человек инстинктивно “предугадывает” иную, более интересную сторону бытия. Пробудившись от кошмара, герой эту новую жизнь чувствует, он получает - впервые за много лет - радость от своего пребывания в мире, от общения с другими людьми.

Что же объединяет повесть «Гробовщик» с другими произведениями “белкинского” цикла? В конечном счёте это вопрос, заключающий главную концептуальную идею Пушкина - о месте человека в жизни, о счастье, чести и достоинстве.

Как уже говорилось выше, следующей после «Гробовщика» явилась повесть «Станционный смотритель». Сопоставление героев и вопрос: в чём связь этих двух повестей? - может стать домашним заданием к следующему уроку.

При разнообразии тематики цикл «Повестей» наделён единым смыслом. Уже в первой повести цикла «Гробовщике» - утверждается мысль, что жизнь самого маленького человека, в чём-то даже изгоя среди собратьев-ремесленников, может быть дана на фоне космического бытия (эпиграф из Державина). Вопрос о жизни и смерти человека, о ценности жизни поставлен Пушкиным масштабно и глубоко и в «Выстреле», и в «Метели», и в «Станционном смотрителе», и в «Барышне-крестьянке».

Повесть «Гробовщик» является третьей в цикле «Повестей Белкина». Она была написана в Болдине в 1830 году. Попробуем рассмотреть сюжет и композицию повести.

Все повествование четко делится на три части: реальность, сон и вновь возвращение в реальный мир. Это так называемая кольцевая композиция. Действие начинается в желтом домике на Никитской, там же оно и заканчивается. Причем, части повести различны по своему объему: первая часть (переезд гробовщика, посещение им соседа) составляет более половины всего произведения. Чуть меньший объем занимает описание событий сна Адриана. И третья часть (пробуждение гробовщика) является в повести самой маленькой, занимая примерно 1/12 часть всего текста.

Характерно, что границы перехода из яви в сон и обратно в тексте словесно не обозначены. Лишь замечание Аксиньи, работницы гробовщика, о крепком, долгом сне Адриана вводит читателя в курс дела: все происшедшие события оказываются не чем иным, как кошмарным сном.

Повесть начинается с описания новоселья героя. Описание переезда гробовщика в новый дом и рассказ о характере Адриана, о его ремесле представляют собой экспозицию. Здесь у Пушкина, по замечанию Н. Петруниной, происходит совмещение противоположных понятий: новоселье, жизнь, с ее заботами и суетой, и «похоронные дроги», смерть, отрешение от житейских забот. «Последние пожитки гробовщика Адриана Прохорова были взвалены на похоронные дроги, и тощая пара в четвертый раз потащилась с Басманной на Никитскую, куда гробовщик переселялся всем своим домом».

И сразу же автор задает мотив непредсказуемости героя, определенной духовной сложности его, необходимой для реалистического стиля. О сложности мироощущения Адриана говорит уже отсутствие радости после получения желаемого. «Приближаясь к желтому домику, так давно соблазнявшему его воображение и наконец купленному им за порядочную сумму, старый гробовщик чувствовал с удивлением, что сердце его не радовалось».

Адриан как бы прислушивается к своим чувствам и не может понять самого себя. Мотивы этой грусти могут быть различны. Но Пушкин мимоходом замечает; «...он вздохнул о ветхой лачужке, где в течение осьмнадцати лет все было заведено самым строгим порядком...». Оказывается, ностальгические чувства вовсе не чужды Адриану, в сердце его живут привязанности, о существовании которых читатель мог бы догадаться с трудом.

Однако думается, воспоминание о прежнем жилище — это лишь поверхностная причина мрачности героя. Это то, что наиболее ясно и отчетливо видит его сознание, не привыкшее к самоанализу. Основная же причина «непонятных» чувств Адриана — в другом. Корни ее глубоко уходят в прежнюю жизнь гробовщика, в его профессиональную этику, в его человеческую честность.

Посещение гробовщика соседом, сапожником Готлибом Шульцом, последовавшее затем приглашение на праздник представляют собой завязку сюжетного действия. Характерно, что уже здесь возникает едва уловимый мотив будущей ссоры. «Мой товар не то, что ваш; живой без сапог обойдется, а мертвый без гроба не живет», — замечает сапожник. Таким образом, уже здесь сосед Прохорова пытается отделить ремесло гробовщика от других ремесел.

Далее напряженность действия возрастает. На праздничном обеде в тесной квартирке сапожника профессия Адриана вызывает всеобщий смех: ремесленники, провозглашавшие тосты за здоровье своих клиентов, предлагают гробовщику выпить за здоровье своих мертвецов. Адриан чувствует себя обиженным: «...чем ремесло мое нечестнее прочих? разве гробовщик брат палачу? чему смеются басурмане? разве гробовщик гаер святочный?» И обиженный, сердитый, Прохоров решает не приглашать соседей к себе на новоселье, а созвать туда «мертвецов православных».

Далее следует сон гробовщика, условно подразделяющийся на две части. Первая часть сна Адриана включает в себя хлопоты героя на похоронах купчихи Трюхиной. «Целый день разъезжал с Разгулян к Никитским воротам и обратно...» и только «к вечеру все сладил». И уже в этой части есть намек на склонность Адриана к жульничеству: в ответ на доверчивость наследника гробовщик «побожился, что лишнего не возьмет; значительным взглядом обменялся с приказчиком и поехал хлопотать».

Вторая часть сна — посещение Прохорова мертвецами, которые с радостью приходят на его новоселье. Но один из них вдруг намекает на нечестность гробовщика, на его профессиональную недобросовестность: «Ты не узнал меня, Прохоров, — сказал скелет. — Помнишь ли отставного сержанта гвардии Петра Петровича Курилкина, того самого, которому ты продал первый свой гроб — и еще сосновый за дубовый?»

Объятия сержанта Курилкина, брань и угрозы мертвецов — кульминация сна гробовщика, которая является одновременно и кульминацией всей повести.

Таким образом, здесь же мы видим объяснение «непонятных» чувств Адриана, связанных с новосельем. А на какие деньги приобретен им тот самый желтый домик? Вероятно, не раз приходилось ему плутовать, «обманывать» мертвых, которые не могут «постоять за себя». Адриана угнетает непонятное ощущение, но это не что иное, как пробуждение его совести. Известно, что сон выражает тайные страхи человека. Пушкинский гробовщик боится не просто «мертвецов» как таковых (эта боязнь нормальна для живого человека), он боится встречи с людьми, которых он обманывал.

Эта сцена, как и некоторые предыдущие моменты повествования (описание угрюмого нрава гробовщика, его привязанности к старой, ветхой лачужке), свидетельствует о сложности внутреннего мира героя. Во сне Прохорова, по замечанию С. Г. Бочарова, как бы пробуждается «его оттесненная совесть». Однако исследователь считает, что изменения в нравственном облике гробовщика маловероятны: «самосознание» пушкинского гробовщика в развязке «даром проходит». Но не будем исключать такую возможность.

Развязка повести — счастливое пробуждение Прохорова, его разговор с работницей. Характерно, что после кошмарного сна герой освободился от угнетавших его чувств, от обиды и больше не держит зла на своих соседей. И, думается, мы можем даже предположить возможность некоторых изменений в нравственном облике героя, в его профессиональной деятельности.

Таким образом, композиция является кольцевой: герой как будто идет по некому кругу своей жизни, но возвращается в исходную точку уже другим, изменившимся человеком. В подтексте повести угадывается мысль об ответственности человека за свои поступки, о воздаянии за совершенное зло.

В сякий раз, когда из недр телеархива извлекали пушкинский цикл Петра Фоменко, показ вызывал большой зрительский интерес, отклики в прессе, «писали письма, благодарили, спорили», — вспоминал режиссер. Эти завораживающие воздушные фильмы-спектакли «заняли в телевизионной пушкиниане совершенно особое место — некий духовный камертон, изысканные эскизы, все вместе создающие завершенный, странный, причудливый мир» (Т. Сергеева). Из пяти повестей покойного Белкина Фоменко экранизировал три — «читая» повести по порядку. Открыл этот ряд «Выстрел» (1981), замкнул — «Гробовщик» (1990).

Поведанный Белкиным «Гробовщик» кажется развернутым анекдотом. Гробовщик Адриан Прохоров, переехав с дочерьми в новый дом, получает от соседа-немца приглашение на празднество. Уязвленный репликой одного из гостей в сторону его профессии, пьяный Прохоров зовет к себе на новоселье своих покойных клиентов. Следующей ночью, придя домой, он видит приветствующих его мертвецов. Когда ситуация достигает пика, он просыпается: ужасный визит был не наяву.

Известно, что «Гробовщик» — наполовину пародия, шутка-с — невыгоден для пересказа. В нем как бы нет смысла, нет морали. Как сказал Б. Эйхенбаум, «повесть разрешается в ничто». В спектакле нет перекраивающих повесть ходов, режиссер следует за текстом. В интервью, посвященном пушкинскому телециклу, Фоменко заметил, что в основе его театра — слово, что ему хочется восстановить «в его неповторимости и первозданности». В «Гробовщике» актеры не боятся повторить фразу, растянуть ее, отделить одну фразу от другой паузой. Выразительно звучащее слово активизирует зрительское воображение, которое оживляет размытую картинку, достраивает скрытую во тьме мизансцену. Но, конечно, нельзя говорить о растворенности в авторе. Границы режиссерского прочтения весьма четкие. Элегический и слегка философский настрой — скорее привнесение театра.

Художник и оператор поддерживают у зрителя чувство неизведанности. Пространство ощущается гораздо более объемным, чем оно попадает в кадр. От зрителя как будто постоянно что-то скрывается. В какие-то моменты — с обретением спокойствия — камера останавливается, замирает, изображение обретает статичность. Но чаще почва в буквальном смысле уходит из-под ног. Фоменко говорил, что ему хотелось сделать артиста поводырем камеры. Зритель, на самом деле, словно движется на ощупь вслед за Прохоровым — Михаилом Даниловым. Пространственные перемещения героя часто сняты без монтажной склейки — «на одном дыхании».

Пушкин движется к мистическому сдвигу неявно, неопределенно. В повести соблюдается грань между обыденным и таинственным. У Фоменко очень быстро делается очевидным разделение мира на сферу живых и сферу мертвых. Художественная материя нарочито театральна, и этой театральностью режиссер пользуется для нагнетания таинственности. В сумрачное пространство — состоящее из улочек, закоулков, комнат — не проникает солнце. Особое освещение делает воздух мутным, давая иллюзию патины на старинном полотне. Сразу выделяется группа персонажей: у них набеленные лица, изъяны (подозрительная худоба или покореженный нос), а их облачение — треуголка и напудренная коса у мужчины, белый чепец и ленты у женщины — явно из предшествующей эпохи. Это — эхо XVIII века в начале века XIX. Призрачные фигуры роем вьются вокруг Прохорова, шепчут, высунувшись из гроба. Стоит ему открыть дверь или отодвинуть занавесь, впустив свет, как те разлетаются в стороны. Сам гробовщик, его дочери в исполнении сестер Кутеповых, работница — Галина Тюнина, сосед — Кирилл Чернозёмов на этом фоне кажутся живыми, полнокровными персонажами.

У Фоменко сцены, когда Прохоров приходит на праздник к немцу и когда покойники наносят визит Прохорову, зарифмованы. Это пиршество живых и пиршество мертвых. Диалог между двумя измерениями настраивается в самом начале фильма и далее композиционно поддерживается вставками пушкинских стихов.

В экспозиции слышен голос Фоменко, мудро, неторопливо читающего строки о том, как может быть прожита жизнь: свободно и красиво. А бледные персонажи (это их зритель потом опознает как мертвецов) грустно взирают на зажженные лучины в своих руках: емкий образ скоротечного времени. В другой сцене эти же фигуры, подглядывая в окна немца, тоскливо смотрят на праздник жизни, которым наслаждаются герои. «Давайте пить и веселиться, давайте жизнью играть». Но интонация, с которой это читает режиссер, и сам контекст напоминают скорее о «Пире во время чумы».

Мертвые устраивают свое веселье. И поначалу растерянный Прохоров увлекается им. Он, который у немцев — «басурманов» — выглядел столь бесприютно, кажется, доволен обществом «православных мертвецов». Тот пир, живых, перетекает в этот. Если там, у немца, всех угощали пирогом с зажженными свечами, то здесь таким пирогом кажется круглая подставка со свечами — как в церкви, куда ставят за упокой. У немца Прохорову предлагали выпить «за здоровье мертвецов», и здесь злой оксюморон как бы материализуется. Свечи на поминальном «пироге» горят — покойники здравствуют. Непрерывное движение усопших, поддержанное кружением камеры и звуками вальса, манит красотой. Вспоминается, что критики писали о Фоменко: у него мизансцены звучат, они сами по себе музыкальны.

Н.А. Петрова

«ГРОБОВЩИК» - ПРОЗА ПОЭТА

Когда речь заходит о «прозе поэта», обычно имеется в виду проза поэтов ХХ века. «Русская классическая литература не знает прозы поэта в современном понимании этого слова. <.. .> Перелом начинается на рубеже веков, когда, благодаря появлению русского символизма, инициатива, начинает вновь переходить в руки поэзии»1. Между временем становления русской прозы, «эстетическое восприятие» которой «оказалось возможным лишь на фоне поэтической культуры»2, и временем возвращения к поэтической доминанте определенные схождения хиазматических очертаний. Противопоставляя пушкинскую прозу «поэтической прозе» Марлинского или Гоголя, Б. Эйхенбаум приходит к парадоксальному выводу: «Пушкин создавал свою прозу на основе своего же стиха <...> дальнейшая проза развивается на развалинах стиха, тогда как у Пушкина она рождается еще

из самого стиха, из уравновешенности всех его элементов» .

Различие языка прозы и поэзии осуществляется по разнообразным

параметрам: ритмической организации; соотношению смысла и звука, слова и вещи6 и т.д. Проза, по мысли И. Бродского, «научается» у поэзии «зависимости удельного веса слов от контекста. опусканию самого собой разумеющегося», - «чисто лингвистической перенасыщенности», обусловливающей «поэтическую технологию» построения 7.

Литературоведение начала века, опираясь на опыт русской классической литературы, рассматривало прозу и поэзию как «замкнутые семантические категории» . Исследования последних десятилетий демонстрируют возможность прочтения нарративных произведений XIX века способами, генерированными спецификой «прозы поэта» и собственно поэтических текстов, ретроспективно обращенными ко времени зарождения прозы. Ис-

следование того, как «язык поэзии инфильтруется в язык прозы и наобо-рот»9, наиболее последовательно проведено В. Шмидом. «Поэтическое прочтение» «Повестей Белкина» предполагает выявление «интратексту-альных эквивалентностей и парадигм», аллюзий, реализации фразеологизмов и тропов - того, что «символисты, а вслед за ними и формалисты, обозначили как «словесное искусство»10. Акцент переносится с организации текста на его восприятие, а обнаруженные особенности нарративной структуры интерпретируются как «поэтические приемы в прозаическом повествовании».

Основное отличие пушкинских повестей от «прозы» поэта» заключается в том, что они рассказывают историю, предполагающую следование определенной фабуле, основу ее составляющей. «Проза поэта» ХХ века

представляет собой «свободную форму»11 автобиографического или мему-

арного типа, лишенную «в старом смысле слова - фабулы» , «фрагментарную», построенную по «принципу коллажа или монтажа»13, исключающую возможность однозначного жанрового определения, которое может быть замещено обозначением языка повествования («Четвертая проза»). Прозу поэта», «густо насыщенную мыслью и содержанием»14, -«лучшую русскую прозу XX века»15 - «нельзя задумать прозой и написать стихами, нельзя переложить в стихи»16. В начале XIX века только устанавливаемая граница между прозой и стихом еще не приобрела такой жесткости: Пушкин составлял прозаические планы своих поэтических произведе-

ний и «перекладывал» в стихи чужую прозу. С повестью «Гробовщик» связан опыт Л. Толстого, обнаружившего, что пушкинскую «побасенку» невозможно пересказать18.

Невозможность адекватного пересказа «Гробовщика» свидетельствует о том, что в повествовании не соблюдается принцип линейности - основополагающий по определению для прозаической речи. Все пишущие о «Гробовщике» отмечают эту особенность его фабулы. «Пушкин задержи-

вает бег новеллы, заставляя ощущать каждый ее шаг. При простой фабуле

получается сложное сюжетное построение»19. «Гробовщик» отличается от

остальных повестей, где «сюжет идет прямо к своей развязке» . По поводу другой фабульной «прозы поэта», «Египетской марки» О. Мандельштама,

Н. Берковский заметил, что в ней «методика образов идет наперекор сю-

жету. «Всегдашний» образ не может и не желает «развертываться» .

«Гробовщик», как положено прозаическому повествованию, имеет линейную фабулу, но в качестве «прозы поэта» строится «по закону обратимости поэтической материи», напоминающему «фигуру вальсирова-ния»22 или «эхо» - «естественную многократную, со всеми подробностями,

разработку воспоследовавшего за начальным» . В «прозе поэта» каждый последующий шаг не столько наращивает фабулу, сколько возвращает повествование назад и пробуждает в уже сказанном новые смыслы.

В повести «Гробовщик», занимающей шесть с половиной стандартных страниц, большая часть текстового пространства отдана насыщенным деталями описаниям явлений и событий, не мотивированным логикой фабульного развития. Само фабульное действие, не имеющее временных лакун, может быть сведено к двум событиям - переезд героя и его поход в гости. Знаменитое высказывание Пушкина о необходимости «точности и краткости» к «Гробовщику» никак не применимо: «замысловатость» (А.В. Дружинин) его повествования давно замечена, а с краткостью не согласуется ни количество введенных персонажей, ни способы их характеристики.

С фабульной точки зрения необязательно троекратное упоминание дочерей гробовщика, их имен, имен жены и дочери сапожника, имени работницы. Не обоснован развитием действия экскурс в историю будки, да и сама фигура будочника отнюдь не вызвана необходимостью - спровоцировать гробовщика мог бы сапожник или любой из ремесленников. Обилие персонажей, не вовлеченных в действие, оправдывает прозаический дис-

курс. Примечательно, что в последующих повестях Пушкин сокращает

число персонажей; так, в плане «Станционного смотрителя» присутствовал влюбленный писарь, посредничающий между дочерью и отцом.

Фабула «Гробовщика» удваивается сном, также переполненным подробностями, персонажами, именами, прямого отношения к действию не имеющими. В этом удвоенном состоянии она развивается линейно: гробовщик поселяется на новом месте и начинает обживать его, сон кончается благополучным пробуждением. На фабулу нарастают многочисленные сюжетные пласты. Один из них связан с внутренним перерождением героя и мотивирует упоминание дочерей, которых он сначала «журил», а потом позвал чай пить. Другой - с осмыслением парадокса жизни и смерти, их существования за счет друг друга. Третий - с формированием метатекста, подставляющего автора на роль героя25. Четвертый - с литературной полемикой и становлением нового типа прозаического рассказывания. Этот ряд, возможно, не полон. Все эти сюжеты раскрываются, прежде всего, на лексическом уровне, но не все из них развиваются линейно, как положено прозаическому повествованию. Более того, некоторые сюжетные ходы могут быть ориентированы одновременно на линейное и «обратимое» развитие.

Легче всего выявляется и поддается лексическому оформлению сюжет, концентрируемый образом гробовщика. Его характер описывается сначала по принципу механического перевертыша: все гробокопатели, представленные предшествующей литературой веселы, а этот - нет. Потому он и не «гробокопатель», а «гробовщик», который, выпадая из типа, приобретает характер, и, следовательно, возможность стать героем рассказа. Сон возвращает героя в типовое лоно, избавляя от тягот рефлексии. Лексически этот сюжет обозначается как не радость (угрюмство) - радость (веселие).

К линейному, прозаическому ряду относится также игра именами героя. Он дважды назван Адрияном Прохоровым, двадцать два раза - гро-

бовщиком, двадцать один - Адрияном, два - Прохоровым, один - Адрия-ном Прохоровичем. Адрияном Прохоровым герой именуется при первом представлении его читателю (гробовщик Адриян Прохоров) и при характеристике его нрава («Адриян Прохоров обыкновенно был угрюм и задум-чив»26). Далее простым желанием избежать повтора смену имен трудно объяснить. Логично допустить, что герой будет Адрияном в семье и гро-

бовщиком в профессиональной деятельности. Действительно, герой, сидящий под окошком за чаем, называется по имени, но на стук в дверь отзывается гробовщик («“Кто там?” - спросил гробовщик»). Когда речь идет о семейных делах, разговаривают между собой ремесленники («Гробовщик просил сапожника.»), когда о ремесле - два частных человека («спросил Адриян» - «отвечал Шульц), расходятся снова профессионалы («сапожник встал и простился с гробовщиком»). Двойственность спародирована в отношении к Юрко, с которым Адриян знакомится «как с человеком, в котором рано или поздно может случиться иметь нужду». В обществе ремесленников едящий и пьющий герой упорно называется Адрияном, домой же приходит пьяный и сердитый гробовщик, рассуждающий о своем ремесле. Звать в гости мертвецов собирается Адриян, засыпает Адриян и кажется, что его разбудили, Адрияну, похоронами он занимается в качестве гробовщика (называется так четыре раза подряд), а собственных гостей принимает в качестве Адрияна (десять раз подряд). Мертвецы обращаются к хозяину по фамилии, но в конце, из уст переставшей быть безымянной работницы, Адриян получает новое звание Адрияна Прохоровича. Смена имен от Адрияна Прохорова к Адрияну Прохоровичу линейна и работает на сюжет о духовном возрождении, неслучайно пробудившемуся герою объявляют, что он «частный именинник»28, а «отчаяние», проступавшее в «седьмой чашке чаю», сменяется «чаянием» - ожиданием. Но рефлексия о несоответствии собственного душевного состояния благополучию момента, приписывается гробовщику («старый гробовщик чувствовал с удивле-

нием...») - смена имени и профессионального обозначения выходит за рамки линейности и обыгрывает в разных сюжетных пластах заявленный вначале каламбур «гробовщик переселялся всем своим домом». К этой игре, возможно, подключены и другие имена: имя умирающей Трюхиной содержит фонетическую ассоциацию с трухой и трупом29, тогда «покойница Трюхина» - тавтология.

Пласты сюжета, связанные с парадоксом жизни-смерти и метатекстом не линейны, но «обратимы», о чем свидетельствует сложная языковая игра, не образующая однозначных оппозиций и линейных лексических цепочек.

Анекдотическое ядро повествования, сводимое к присловью «мертвый без гроба не живет», становится основой вариативного развития темы,

свойственного сюжету поэтического произведения. Его лексическое оформление осуществляется за счет игры названиями прижизненного и посмертного жилища.

«Домом» это жилище (в таком наименовании - «свое» и «новое») обозначается пять раз, причем в трех случаях контекст не содержит в себе подразумеваемой стабильности («переселялся всем своим домом», «дом продается», «новокупленный дом») и в двух - обнаруживает парадоксальный подтекст: герой «пришел домой», чтобы наполнить его мертвецами («Созывать мертвых на новоселие!»), но «те, которым уже не в мочь, которые совсем развалились» не пришли - «остались дома».

Новый дом Адрияна, «купленный им за порядочную сумму» довольно просторен (гостиная, светлица, задняя комната, кухня), но именуется домиком, у сапожника - «тесная квартирка», у Юрко - «будка». Мотив «тесноты» пробуждает в «доме» значение «домовины», подкрепляемое указанием на цвет («желтый домик», желтая, а затем «новая, серенькая» будка - «гробы всех цветов», «гробы простые и крашеные»), упоминанием «новоселья», платы, возможности ремонта и аренды. Отличие от лексиче-

ского ряда веселие-угрюмство здесь состоит в отсутствии сюжетной мотивировки смены значений. Их полисиментичность зафиксирована начальным предложением повести («Последние пожитки гробовщика Адрияна Прохорова были взвалены на похоронные дроги, и тощая пара в четвертый раз потащилась с Басманной на Никитскую, куда гробовщик переселялся всем своим домом»), и каждый раз, чтобы осознать игру смыслов нам приходится оборачиваться назад, к уже прочитанному тексту. Так, «ветхая холстина», облекающая скелет, отсылает нас назад, к «ветхой лачужке», старому дому, о котором вздыхает Адриян.

Тема дома-гроба осложняется тем, что дом, в отличие от гроба, не является однородно замкнутым пространством. Между ним и внешним миром существуют места перехода: «незнакомый порог», «дверь», «ворота», «калитка», «окно» («окошки»).

Адриян пребывает в доме, если не в кровати, то «у окошка» или «под окном». Окно - граница между миром жизни и миром смерти: в доме покойницы Трюхиной «все окны... открыты», во сне «Луна сквозь окна» смотрит на заполнивших дом мертвецов, «глазеть» в окно дочерям гробовщика запрещено.

Следующая ограда-граница - ворота (упоминаются 5 раз) и калитка (4). Гробовщик как проводник в царство смерти закономерно перемещается к «Никитским воротам», над воротами укрепляется его вывеска, дом покойницы не упомянут, но обозначен открытыми воротами («у ворот покойницы»). Так же отпертой пришедшими гостями-мертвецами оказывается и калитка, из которой выходил гробовщик с дочерьми, отправляясь на свадьбу. И, наконец, весь город, как замкнутое пространство отделен от кладбища «заставой».

Миры живых и мертвых в повести постоянно замещают друг друга: то гробы и «похоронные принадлежности» поселяются в доме, то мертвецы приходят на новоселье, то скелет, как живой простирает объятья и за-

ново умирает, рассыпаясь костьми. Даже вертикальная их распределенность («все мы поднялись на твое приглашение») перестает быть значимой, когда мертвый гость идет «на лестницу», а вслед за ним и Адриян.

Развитие сюжета, связанного с героем, движется процессом осознания им особости собственной профессии, ставящей его в промежуточное состояние между мертвыми и живыми. Но в системе нелинейных, обратимых связей он в этой функции оказывается не одинок. В качестве посред-

ника выступает Юрко - московский Гермес, но в этой роли ему мало уступает Г отлиб Щульц. Домик сапожника находится «через улицу», против адрияновых окошек, так что гробовщик может видеть его или сапожник может заглядывать в дом, как та луна, что смотрит на мертвых. Появлению сапожника, который весел так, как полагается гробокопателю у В. Скотта и Шекспира, предшествуют «три франкмасонских удара» в дверь, которая отворяется самим нежданным «соседом». Приход фантастического Каменного гостя описан Пушкиным как явление заурядное («Что там за стук?»), приход соседа озвучен как явление судьбы, с беседы с ним и начинается приключение героя.

Интертекстуальные переклички переводят повествование на уровень метатекста, целиком построенного на обратимых ассоциациях. Так, определение «свои произведения» в отношении гробов возвращает нас к «изделиям хозяина», проясняя парадоксальность «несчастия» - «удовольствия». Цвет домика и будки с их явной отсылкой к сумасшествию, отзываясь в окраске гробов («всех цветов»), шляпок и покойницы Трюхиной, имеет

смысл только в биографическом контексте, а «костяные объятия» - в контексте пушкинских стихов33. Кроме того, гробовщик наделен «воображением». В совокупности с присущим ему «угрюмством», которое, в конечном счете, сменяется «радостью» устанавливается ассоциация с «диким

и суровым» поэтом.

В «Г робовщике» - единственной из повестей - как будто бы нет любовной тематики, если не считать упоминания серебряной свадьбы и гипотетических любовников дочерей. Но сон - «ужасное видение» - не лишено любовной окраски. По наблюдению М. Гершензона, «Пушкин часто называет любовь сном»35, в «грезе воображения» мертвецы принимаются сначала за любовников, скелет простирает объятья, а все вместе возвращает нас к «дородному Амуру с опрокинутым факелом». Любовь Адрияна к «клиентам» попадает в разряд «роковых страстей».

Так, даже функционально фабульные элементы в «Гробовщике» переключаются в «обратимый» поэтический план, для этого достаточно, чтобы встреча ремесленников состоялась по поводу серебряной свадьбы, -«линейное (аналитическое) развитие» сменяется «кристаллообразным (синтетическим) ростом»36. Знаменательно, что реакцию Баратынского на повести («бился и ржал») Пушкин фиксирует на цитатном уровне словами Петрарки.

«Гробовщик» - первая из написанных повестей и первое завершенное прозаическое произведение Пушкина - «изображает. наиболее прозаическую действительность и в то же время обнаруживает наиболее отчетливо выраженную поэтическую структуру»37. «Гробовщик» - скорее не повесть, а новелла38, которая могла бы быть рассказана в жанре новеллистической поэмы, или, учитывая фантастический, «ужасный компонент» и способ рассказывания с фиксацией настоящего времени, в жанре баллады. На уровне сюжетного пласта в ней обнаруживается «сниженное изложение державинской оды», послужившей источником эпиграфа39, на уровне метатекста - элегические мотивы40. Характерный пушкинский перифраз («Все это значило, друзья.») осуществляется здесь в обратном порядке: проза перафрастируется поэзией. «Гробовщик», мотивы которого развертываются в потенциальных сюжетных линиях остальных повестей (тайные любовники, незавершенная дуэль цеховых сотоварищей, в «Гробовщике» -

словесная), в судьбах героев с «воображением», переходящих от «угрюмства» к «веселию», в перекличке имен («разве гробовщик брат палачу?» -Самсон, парижский палач, записки которого анонсировались в 1830 г.), становится их спрятанным поэтическим «замком».

1 Орлицкий Ю.Б. Стих и проза в русской литературе: Очерки истории и теории. Воронеж, 1991. С. 69.

2 Лотман Ю.М. Лекции по структуральной поэтике // Ю.М. Лотман и тартуско-московская семиотическая школа. М., 1994. С. 83.

3 Эйхенбаум Б. Сквозь литературу: Сб. ст. Л., 1924. С. 162, 16, 168.

4 Белый А. О художественной прозе, 1919; Томашевский Б. О стихе. Л. 1929, Гиршман М. Ритм художественной прозы. М., 1982 и др.

5 Тынянов Ю.Н. Поэтика. История литературы. Кино. М., 1977. С. 52.

6 Якобсон Р. Работы по поэтике. М., 1987, С. 324-338.

7 Бродский И. Сочинения: В 4 т. Т. 4. СПб., 1995. С. 65, 71.

8 ТыняновЮ. Указ. соч. С. 55.

9 Веселовский А.Н. Историческая поэтика. Л., 1940. С. 380.

10 Шмид В. Проза Пушкина в поэтическом прочтении. «Повести Белкина». СПб., 1996. С. 41, 39.

11 Саакянц А. Биография души творца // Цветаева М. Проза. М., 1989. С. 4.

12 Филиппов Б.А. Проза Мандельштама // Мандельштам О.Э. Собр. соч.: В 4 т. Т. 2.

М.,1991. С. IX.

13 Волков С. Диалоги с Иосифом Бродским. М., 1998. С. 269.

14 Мирский Д.С. О.Э. Мандельштам. Шум времени // Литературное обозрение. 1991. №

15 Волков С. Указ. соч. С. 268. А. Чехов писал о классической литературе: «все большие русские стихотворцы прекрасно справляются с прозой» (Русские писатели XIX века о Пушкине. Л., 1938. С. 374).

16 Цветаева М.И. О поэзии и прозе // Звезда. 1992. № 10. С. 4.

17 ГершензонМ.О. Статьи о Пушкине. М., 1926. С. 19.

Русские писатели XIX века о Пушкине. Л., 1938. С. 378. Пушкинских «Цыган» Толстой «с особой силою» оценил в прозаическом пересказе П. Мериме.

19 Эйхенбаум Б. Указ. соч. С. 165-166.

20 Бочаров С.Г. О художественных мирах. М. 1985. С. 41.

Берковский Н. Мир, создаваемый литературой. М., 1989. С. 300.

22Мандельштам О. Собр. соч.: В 4 т. Т. 3. М., 1991. С. 237, 241.

23 Бродский И. Указ. соч. С. 71.

24 «Повествование о более чем трех действующих лицах сопротивляется почти всякой поэтической форме, за исключением эпоса». Бродский И. Указ. соч. С. 65.

25 Турбин В.Н. Пролог к восстановленной, но неизданной авторской рукописи книги «Пушкин. Гоголь. Лермонтов» (1993) // Вопросы литературы. 1997. № 1. С. 58-102.

26 Текст «Гробовщика» цитируется по изданию: Пушкин А.С. Полное собрание сочинений: В 6 т. Т. IV. М., 1949. С. 80-86.

27 То, что «Гробовщик» - рассказ о профессиях, заметил В.С. Узин (О «Повестях Белкина». Птб., 1924. С. 31).

28 «Добрый именинник до трех дней или три дня» (Даль В. Толковый словарь живого великорусского языка: В 4 т. Т. 2. М., 1981. С. 43). Три дня занимает действие в повести.

Даль В. Толковый словарь живого великорусского языка: В 4 т. Т. 4. М., 1981. С. 438; ФасмерМ. Этимологический словарь русского языка: В 4 т. М., 1986-1987. Т. 4. С. 111.

ТомашевскийБ.В. Теория литературы. М.; Л. 1930. С. 181.

31 Шмид В. Указ. соч. С. 282-284.

32 «Надобно нам посадить его в желтый дом: не то этот бешеный сорванец нас всех заест, нас и отцов наших», писал П. Вяземский А. Тургеневу (Русские писатели XIX века о Пушкине. Л., 1938. С. 19).

33 «В слезах обнял меня дрожащею рукой И счастье мне предрек, незнаемое мной» («К Жуковскому»), знаемое скелетом счастье - смерть.

34 «Угрюмство» откликнется у Блока («О, я хочу безумно жить.»).

35 Гершензон М.О. Указ. соч. С. 64.

36 Бродский И. Указ. соч. С. 66.

37 Шмид В. Указ. соч. С. 259. Семантика прозаического и поэтического у Шмидта сохраняет характер противоположения «прозы действительности» (П. Вяземский) и его метафизического осмысления.

38 О жанровой природе «Выстрела» см.: Соколянский М.Г. И несть ему конца. Статьи о Пушкине. Одесса, 1999. С. 84-95.

Ронкин В. Сюжетная квинтэссенция прозы [Электронный ресурс]. Электронные данные. [М.], 2005. Режим доступа: http://ronkin.narod.ru.hb.htm, свободный. Заглавие с экрана. Данные соответствуют 31.01.2006.

40 Узин В.С. Указ. соч. С. 50.

Повесть «Гробовщик» - одна из пяти «Повестей покойного Ивана Петровича Белкина», написанных в 1830 г. в так называемую Болдинскую осень. Пушкин издал их анонимно, потому что они очень отличались от привычных романтических повестей и знаменовали начало нового направления – реализма. Первой была написана повесть «Гробовщик». Готовя повести к изданию, Пушкин сделал «Гробовщика» третьим по счёту. Писатель вводит образ повествователя Белкина, не тождественного личности самого Пушкина. В каждой повести тридцатилетний Пушкин ищет смысл человеческого существования.

Проблематика

«Гробовщик» - самая странная из пяти повестей Пушкина. Решая проблему страха смерти, Пушкин изображает героя, постоянно с ней сталкивающегося. Смех перед лицом смерти – защитная реакция человека на пугающую неизвестность. С первого же предложения поставлена основная проблема: как живёт человек, ежедневно наблюдающий смерть? Меняет ли это человека? Потому ли угрюм Адриян, что у него в кухне и гостиной помещаются гробы?

С тостом на серебряной свадьбе соседа сапожника Шульца связана другая проблема повести. Один из гостей предлагает выпить за здоровье мертвецов. Если гробовщик живёт за счёт мёртвых, то может ли он радоваться смерти человека, наживаться на ней? Гробовщик так благодарен своим мертвецам, похоронами которых он разбогател, что даже зовёт их на пир. Когда мертвецы к нему приходят (во сне), у Адрияна подкашиваются ноги. Ужас достигает крайней точки, когда гробовщик встречается с первым своим покойником – отставным сержантом гвардии Петром Петровичем Курилкиным, превратившимся в скелет (как будто оживает поговорка «жив курилка, жив»). Даже первого своего покойника гробовщик похоронил нечестно, продав ему сосновый гроб как дубовый. Какие потрясения должен пережить человек, чтобы перестать жить обманом?

Герои повести

Гробовщик Адриян – главный герой повести. Несмотря на новоселье в давно желанном жёлтом домике, гробовщику грустно. Вся его жизнь – сплошное беспокойство. Он волнуется, не позовут ли наследники умирающей купчихи Трюхиной другого гробовщика. А прибыль его нечестная, о чём говорят его сны. В первом сне гробовщику привиделось, что купчиха Трюхина всё-таки умерла. Гробовщик обещал обо всём похлопотать и не брать лишнего, но при этом он многозначительным взглядом обменялся с приказчиком, то есть как раз собирался взять лишнее.

У героя две дочери, воспитанные в строгости, которые ничуть не страдают от зловещей профессии отца. В повести много эпизодических персонажей: сапожник Шульц, пригласивший в гости гробовщика с семьёй, чухонец будочник Юрко, предлагавший гробовщику в гостях выпить за здоровье мертвецов, скелет отставного сержанта Курилкина. Последние два героя подталкивают гробовщика к пробуждению совести, но результат остаётся неизвестным.

Жанр

«Гробовщик» входит в цикл «Повестей Белкина». Во времена Пушкина повестью называлось то, что сегодня мы зовём рассказом: небольшое прозаическое произведение с малым количеством героев, повествующее об одном событии в одной сюжетной линии. Так что с точки зрения современного литературоведения «Гробовщик» - это рассказ. В середине 19 в. мистическая тематика с последующим пробуждением была распространена.

Сюжет и композиция

Повесть «Гробовщик» условно можно разделить на две части: первая повествует о переезде гробовщика, знакомстве с соседом и праздновании его серебряной свадьбы. Там все порядочно захмелели и пили за здоровье тех, на кого работают.

Вторая часть – сны гробовщика. Первый, о смерти и погребении купчихи Трюхиной, очень реалистичен. И читатель, и гробовщик воспринимают его как жизнь. Гробовщику снится, что после утомительного дня похорон купчихи он возвращается домой. И тут начинается вторая часть сна, фантасмагорическая: к гробовщику приходят все похороненные им (и обманутые) мертвецы. От смерти его спасает только пробуждение. Нападение мертвецов – момент наивысшего напряжения, кульминация. Экспозиция – рассказ о переезде, развитие действия – пирушка у сапожника, сны гробовщика, развязка – счастливое пробуждение. В кольцевой композиции всё заканчивается тем же, чем и начиналось – семейными хлопотами. Все мистические предупреждения забыты.

• «Гробовщик», краткое содержание повести Пушкина
• «Капитанская дочка», краткое содержание по главам повести Пушкина
• «Борис Годунов», анализ трагедии Александра Пушкина