Ваня (в кучерском армячке).
Папаша! кто строил эту дорогу?Папаша (в пальто на красной подкладке),
Граф Петр Андреевич Клейнмихель, душенька!Разговор в вагоне
Славная осень! Здоровый, ядреный
Воздух усталые силы бодрит;
Лед неокрепший на речке студеной
Словно как тающий сахар лежит;
Около леса, как в мягкой постели,
Выспаться можно — покой и простор!
Листья поблекнуть еще не успели,
Желты и свежи лежат, как ковер.
Славная осень! Морозные ночи,
Ясные, тихие дни…
Нет безобразья в природе! И кочи,
И моховые болота, и пни —
Всё хорошо под сиянием лунным,
Всюду родимую Русь узнаю…
Быстро лечу я по рельсам чугунным,
Думаю думу свою…
Добрый папаша! К чему в обаянии
Умного Ваню держать?
Вы мне позвольте при лунном сиянии
Правду ему показать.
Труд этот, Ваня, был страшно громаден
Не по плечу одному!
В мире есть царь: этот царь беспощаден,
Голод названье ему.
Водит он армии; в море судами
Правит; в артели сгоняет людей,
Ходит за плугом, стоит за плечами
Каменотесцев, ткачей.
Он-то согнал сюда массы народные.
Многие — в страшной борьбе,
К жизни воззвав эти дебри бесплодные,
Гроб обрели здесь себе.
Прямо дороженька: насыпи узкие,
Столбики, рельсы, мосты.
А по бокам-то всё косточки русские…
Сколько их! Ванечка, знаешь ли ты?
Чу! восклицанья послышались грозные!
Топот и скрежет зубов;
Тень набежала на стекла морозные…
Что там? Толпа мертвецов!
То обгоняют дорогу чугунную,
То сторонами бегут.
Слышишь ты пение?.. «В ночь эту лунную
Любо нам видеть свой труд!
Мы надрывались под зноем, под холодом,
С вечно согнутой спиной,
Жили в землянках, боролися с голодом,
Мерзли и мокли, болели цингой.
Грабили нас грамотеи-десятники,
Секло начальство, давила нужда…
Всё претерпели мы, божии ратники,
Мирные дети труда!
Братья! Вы наши плоды пожинаете!
Нам же в земле истлевать суждено…
Всё ли нас, бедных, добром поминаете
Или забыли давно?..»
Не ужасайся их пения дикого!
С Волхова, с матушки Волги, с Оки,
С разных концов государства великого —
Это всё братья твои — мужики!
Стыдно робеть, закрываться перчаткою,
Ты уж не маленький!.. Волосом рус,
Видишь, стоит, изможден лихорадкою,
Высокорослый больной белорус:
Губы бескровные, веки упавшие,
Язвы на тощих руках,
Вечно в воде по колено стоявшие
Ноги опухли; колтун в волосах;
Ямою грудь, что на заступ старательно
Изо дня в день налегала весь век…
Ты приглядись к нему, Ваня, внимательно:
Трудно свой хлеб добывал человек!
Не разогнул свою спину горбатую
Он и теперь еще: тупо молчит
И механически ржавой лопатою
Мерзлую землю долбит!
Эту привычку к труду благородную
Нам бы не худо с тобой перенять…
Благослови же работу народную
И научись мужика уважать.
Да не робей за отчизну любезную…
Вынес достаточно русский народ,
Вынес и эту дорогу железную —
Вынесет всё, что господь ни пошлет!
Вынесет всё — и широкую, ясную
Грудью дорогу проложит себе.
Жаль только — жить в эту пору прекрасную
Уж не придется — ни мне, ни тебе.
В эту минуту свисток оглушительный
Взвизгнул — исчезла толпа мертвецов!
«Видел, папаша, я сон удивительный,-
Ваня сказал,- тысяч пять мужиков,
Русских племен и пород представители
Вдруг появились — и он
мне сказал:
«Вот они — нашей дороги строители!..»
Захохотал генерал!
«Был я недавно в стенах Ватикана,
По Колизею две ночи бродил,
Видел я в Вене святого Стефана,
Что же… всё это народ сотворил?
Вы извините мне смех этот дерзкий,
Логика ваша немножко дика.
Или для вас Аполлон Бельведерский
Хуже печного горшка?
Вот ваш народ — эти термы и бани,
Чудо искусства — он всё растаскал!»-
«Я говорю не для вас, а для Вани…»
Но генерал возражать не давал:
«Ваш славянин, англо-сакс и германец
Не создавать — разрушать мастера,
Варвары! дикое скопище пьяниц!..
Впрочем, Ванюшей заняться пора;
Знаете, зрелищем смерти, печали
Детское сердце грешно возмущать.
Вы бы ребенку теперь показали
Светлую сторону…»
Рад показать!
Слушай, мой милый: труды роковые
Кончены — немец уж рельсы кладет.
Мертвые в землю зарыты; больные
Скрыты в землянках; рабочий народ
Тесной гурьбой у конторы собрался…
Крепко затылки чесали они:
Каждый подрядчику должен остался,
Стали в копейку прогульные дни!
Всё заносили десятники в книжку —
Брал ли на баню, лежал ли больной:
«Может, и есть тут теперича лишку,
Да вот, поди ты!..» Махнули рукой…
В синем кафтане — почтенный лабазник,
Толстый, присадистый, красный, как медь,
Едет подрядчик по линии в праздник,
Едет работы свои посмотреть.
Праздный народ расступается чинно…
Пот отирает купчина с лица
И говорит, подбоченясь картинно:
«Ладно… нешто
… молодца
!.. молодца
!..
С богом, теперь по домам,- проздравляю!
(Шапки долой — коли я говорю!)
Бочку рабочим вина выставляю
И — недоимку дарю
!..»
Кто-то «ура» закричал. Подхватили
Громче, дружнее, протяжнее… Глядь:
С песней десятники бочку катили…
Тут и ленивый не мог устоять!
Выпряг народ лошадей — и купчину
С криком «ура!» по дороге помчал…
Кажется, трудно отрадней картину
Нарисовать, генерал?..
Анализ поэмы «Железная дорога» Некрасова
Подавляющая часть творчества Некрасова посвящена простому русскому народу, описанию его бед и страданий. Он считал, что настоящий поэт не должен уходить от действительности в романтические иллюзии. Стихотворение «Железная дорога» — яркий пример гражданской лирики поэта. Оно было написано в 1864 г. и посвящено строительству Николаевской железной дороги (1843-1851 гг.).
Железная дорога между Петербургом и Москвой стало грандиозным проектом. Он значительно поднимал авторитет России, сокращал отрыв от развитых европейских стран.
При этом строительство велось отсталыми методами. Труд государственных и крепостных крестьян был фактически рабским. Государство не считалось с жертвами, на тяжелой физической работе в невыносимых условиях погибло множество людей.
Вступление к произведению – тонкая ирония Некрасова. Строителем железной дороги генерал называет не бесправную массу рабочих, а графа Клейнмихеля, прославившегося своей жестокостью.
Первая часть поэмы – лирическое описание прекрасного вида, открывающегося перед глазами пассажиров поезда. Некрасов с любовью изображает пейзаж «родимой Руси». Во второй части происходит резкая перемена. Рассказчик показывает сыну генерала страшную картину строительства железной дороги, которую предпочитает не видеть высшее общество. За движением к прогрессу стоят тысячи крестьянских жизней. Со всех концов необъятной Руси крестьян собрал здесь «настоящий царь» — голод. Титанический труд, как и многие масштабные российские проекты, буквально устлан костями людей.
Третья часть – мнение самоуверенного генерала, символизирующего собой тупость и ограниченность высшего общества. Он считает, что безграмотные и вечно пьяные мужики не имеют никакой ценности. Важны лишь высшие творения человеческого искусства. В этой мысли легко угадываются оппоненты взглядам Некрасова на роль творца в жизни общества.
По просьбе генерала рассказчик показывает Ване «светлую сторону» строительства. Работы закончены, погибшие похоронены, время подводить итоги. Россия доказывает миру свое прогрессивное развитие. Император и высшее общество торжествуют. Начальники строительных участков и купцы получили значительную прибыль. Рабочие награждены… бочкой вина и прощением накопленных штрафов. Робкий возглас «ура!» подхвачен толпой.
Картина всеобщего финального ликования невероятно горька и печальна. Многострадальный российский народ опять обманут. Символическая цена грандиозной стройки (треть годового бюджета Российской империи), унесшей тысячи жизней, выразилось для простых рабочих в бочке водки. Они не могут оценить настоящее значение своей работы, и поэтому благодарны и счастливы.
О поэтичности стихотворения Н.А. Некрасова "Железная дорога"
Некрасовское произведение поэтично не только вследствие яркости картин, прелести пейзажей; оно поэтично прежде всего потому, что являющаяся, так сказать, нервной системой стиха поэтичность есть внутренняя мера, которой все в стихе измерено и оценено.
Славная осень! Здоровый, ядреный
Воздух усталые силы бодрит;
Лед неокрепший на речке студеной
Словно как тающий сахар лежит;
Около леса, как в мягкой постели,
Выспаться можно - покой и простор! -
Желты и свежи лежат, как ковер.
Ясные, тихие дни...
Нет безобразья в природе! И кочи,
И моховые болота, и пни -
Всё хорошо под сиянием лунным,
Всюду родимую Русь узнаю...
Быстро лечу я по рельсам чугунным,
Думаю думу свою...
Пейзаж Некрасова поэтичен, но это поэзия особого рода. Названо время года - осень, и сразу раскатившееся - ядреный, «воздух ядреный» - дерзкая заявка, обрывающая, кажется, всякую связь с поэтической традицией описания, передачи ощущения осени в русской поэзии. Чего стоит природа, зовущая выспаться, не спать, а именно выспаться. По-мужицки усталый человек хочет уйти в природу, отдохнуть не для того, чтобы «в истине блаженство находить», а просто... выспаться.
Но сфера поэтического не только не пропадает, она расширилась. В самой природе поэтизировано все традиционно непоэтизировавшееся: пни и моховые кочи, лед, словно тающий сахар. Некрасовский стих распахнут в природу. Мы не только в вагоне, но уже и вне его, мы глотнули воздуха - «воздух усталые силы бодрит». «Около леса, как в мягкой постели, выспаться можно» - здесь передано почти физическое ощущение приобщения к природе, не в высоком философском, тютчевском, а в тоже по-своему высоком, но самом непосредственном смысле. Некрасов не прозаизирует поэтическое, но поэтизирует прозаическое. Два слова в конце этой части - «родимая Русь» («всюду родимую Русь узнаю») -как бы вдруг все к себе сводят, в себя вбирают и сразу, даже несколько неожиданно, дают стиху высокое звучание. Как музыкант одной нотой, так большой поэт одним словом может определить характер и высоту нашего восприятия. Ведь пушкинское «Зимнее утро» не идиллия у камелька, не зимний пейзаж только, это момент в развитии могучего духа, выраженный в форме подлинно бетховенской сонаты: борение двух начал и разрешающий выход в свет, в гармонию финала. И уже в первых пушкинских аккордах
Навстречу северной. Авроры Звездою севера явись!
задана эта высота, эта масштабность, которой уже вольно или невольно мы определим все развитие темы.
Такова и у Некрасова «родимая Русь» в последней строке первой части, которая никак не исчерпывает, конечно, значительности произведения, но которая на такую значительность настраивает. Во вступлении же интонации и мотивы народной песни: «Русь» - «родимая», а «речка» - «студеная». Народ, который явится непосредственно позднее, явлен уже здесь. В поэте и через поэта он заявил себя, и заявил поэтически.
Первая и вторая части некрасовского произведения внутренне едины, и это не единство контрастов. И та и другая поэтичны. Картина удивительного сна, который увидел Ваня, прежде всего поэтичная картина. Раскрепощающая условность - сон, который дает возможность увидеть многое, чего не увидишь в обычной жизни, - мотив, широко использовавшийся в русской литературе и до Некрасова. Достаточно вспомнить о Радищеве и Чернышевском, если говорить о близкой Некрасову традиции. У Некрасова сон перестает быть просто условным мотивом. Сон в некрасовском стихотворении - поразительное явление, в котором смело и необычно совмещены реалистические образы со своеобразным поэтическим импрессионизмом. Сон служит не выявлению смутных подсознательных состояний, души, но и не перестает быть таким подсознательным состоянием, и то, что происходит, происходит именно во сне, вернее, даже не во сне, а в атмосфере странной полудремоты. Что-то все время повествует рассказчик, что-то видит растревоженное детское воображение, и то, что Ваня увидел, гораздо больше того, что ему рассказывалось. Собеседник говорил о косточках, а они ожили, как в романтической сказке, о тяжелой жизни людей, и они пропели Ване свою страшную песню. И где был сон, где была явь -р ассказ, не может понять разбуженный, опомнившийся мальчик:
«Видел, папаша, я сон удивительный,-
Ваня сказал: - тысяч пять мужиков,
Русских племен и пород представители
Вдруг появились - и он мне сказал:
Вот сии - нашей дороги строители!..»
Как будто бы он - рассказчик, и это, как позднее шутил Маяковский в подобном случае, «устраняет всяческие подозрения по поводу веры автора во все загробные ахинеи». Но для Вани был не только рассказ, был сон, странный и фантастический. Он у Некрасова выделено курсивом:
И он мне сказал.
Он уже не только рассказчик, но кто-то или что-то трудноуловимое. Как и ряд других элементов некрасовского стиха, такое он, возможно, пришло из романтической поэзии, и, видимо, непосредственно из /стихов Жуковского, где встречается часто, например, в переведенной Жуковским из Соути «Балладе, в которой описывается, как одна старушка ехала на черном коне вдвоем и кто сидел впереди»:
Никто не зрел, как с нею мчался он...
Лишь страшный след нашли на прахе;
Лишь, внемля крик, всю ночь сквозь тяжкий сон
Младенцы вздрагивали в страхе.
Однако то, что у Жуковского выглядит, как хотя и не реальный, но легко определяемый элемент (он - просто нечистая сила), у Некрасова предстает как реальное, но трудно определяемое психологическое состояние. Там не реально, но определенно и грубо; здесь неопределенно и тонко, но реально.
Сон Вани подготовлен отчасти уже и пейзажем вступления, картиной лунной ночи. Элемент этого пейзажа появляется во второй части. Стих вступления
Всё хорошо под сиянием лунным
повторится точно, предваряя картину сна:
Вы мне позвольте при лунном сиянии
Правду ему показать.
Некрасов-поэт не позволяет Некрасову-живописцу внести ни одной лишней краски, стремясь к почти гипнотической сосредоточенности стихов.
Вместе с Ваней мы погружены в атмосферу полусна, полудремоты. Рассказ ведется как повествование о правде, но и как обращенная к мальчику сказка. Отсюда
удивительная безыскусность и сказочная масштабность уже первых образов:
Труд этот, Ваня, был страшно громаден -
Не по плечу одному! В мире есть царь; этот
царь беспощаден, Голод названье ему».
Сна еще нет. Идет рассказ, идет поезд, идет дорога, дремлет мальчик, и поэт, в первый и единственный раз разошедшийся с рассказчиком, прерывая рассказ, дает еще одну дозу поэтического наркоза. К ритму рассказа он подключает убаюкивающий ритм дороги:
Прямо дороженька: насыпи узкие,
Столбики, рельсы, мосты.
И снова продолжается рассказ:
А по бокам-то все косточки русские...
Сколько их! Ванечка, знаешь ли ты?
Разве мы не усыплены вместе с Ваней? И начался Ванин сон;
Чу! Восклицанья послышались грозные!
Топот и скрежет зубов;
Тень набежала на стекла морозные...
Что там? Толпа мертвецов!
То обгоняют дорогу чугунную,
То сторонами бегут.
Слышишь ты пение?.. «В ночь эту лунную
Любо нам видеть свой труд!..»
Сон начат, как баллада. Луна, мертвецы со скрежетом зубовным, их странная песня - характерные аксессуары балладной поэтики сгущены в первых строфах и усиливают ощущение сна. Балладность подчеркнута, как бы декларирована традиция, романтическая и высокая, в рамках которой пойдет рассказ о народе. Но рассказ о народе не остается балладой, а переходит в
В некрасовском произведении два народа и два разных к нему отношения. Есть возмущение, но, если угодно, есть и умиление. Есть народ в его поэтической и нравственной сущности, достойной поэтического определения, и народ в его рабьей пассивности, вызывающей горькую иронию.
Образ народа, каким он явился во сне, образ трагический и необычайно масштабный. Предстала как бы
вся «родимая Русь». Первоначально бывшая у Некрасова строка
С Немана, с матушки Волги, с Оки
сменяется другой
С Волхова, с матушки Волги, с Оки
не только потому, что, правда, очень удачно, Волхов фонетически связывается внутренней рифмой с Волгой." | География становится более национальной и в своем настоящем, и даже в обращенности к прошлому.
Народ этой части высоко поэтичен, ни о каком обличении не может быть и речи. Иногда вдруг рассказ становится сдержанным, почти сухим: ни одного «образа», ни единой лирической ноты. Повествование приобретает характер и силу документального свидетельства, как в песне мужиков:
Мы надрывались под зноем, под холодом,
Жили в землянках, боролися с голодом,
Мерзли и мокли, болели цингой.
Грабили нас грамотеи-десятники,
Секло начальство, давила нужда...
И вдруг взрыв, ворвавшееся в рассказ рыданье:
Всё претерпели мы, божий ратники,
Мирные дети труда!
Братья! Вы наши плоды пожинаете!
Это рыданье не могло подчиниться строфическому делению стихов и начаться с новой строфы. Оно ворвалось там, где, что называется, подступило к горлу. То же в описании белоруса, уже авторском:
Видишь, стоит, изможден лихорадкою,
Высокорослый, больной белорус:
Губы бескровные, веки упавшие,
Язвы на тощих руках.
Вечно в воде по колено стоявшие
Ноги опухли; колтун в волосах...
Рассказ приобрел бесстрастную сухость протокольного показания, но в ней и предпосылка, и оправдание нового взрыва, высокого лирического пафоса, Рассказ о белорусе заканчивается словами:
Не разогнул свою спину горбатую
Он и теперь еще: тупо молчит
И механически ржавой лопатою
Мерзлую землю долбит!
А эти слова сменяются призывом?
Эту привычку к труду благородную Нам бы не худо с тобой перенять...
Картина народной жизни представлена в стихотворении “Железная дорога”. Этому стихотворению предпослан не вполне обычный эпиграф: не литературная цитата, не народная пословица, а вопрос какого-то мальчика, заданный отцу, и ответ отца. Оформлено это как миниатюрная пьеска - указаны действующие лица, имеются авторские ремарки:
Ваня (в кучерском армячке)
Папаша! кто строил эту дорогу?
Папаша (в псмъто на красной подкладке)
Граф Петр Андреевич Клейнмихель, душенька!
Разговор в вагоне
Этот своеобразный эпиграф выполняет роль экспозиции, введения: и с Ваней, и с папашей у автора состоится разговор. Нетрудно догадаться, о чем он будет: о том, кто же на самом деле строил железную дорогу. Ее, соединившую в 1852 г. Москву и Петербург, прокладывали 10 лет под руководством главного управляющего путями сообщения графа П.А. Клейнмихеля. Осенью 1864 г. Некрасов в поезде, услышав или будто бы услышав приведенный в эпиграфе разговор отца с сыном, счел или будто бы счел нужным вмешаться в этот разговор. Но сначала - в первой части стихотворения - он поведал о том, как хороша лунная ночь, видная из окна вагона.
Славная осень! Здоровый, ядреный
Воздух усталые силы бодрит.
В этих звучных стихах (яфеным, бофит) побеждена усталость, крепнут силы. Природа необыкновенно прекрасна. А как же болота с кочками, пни (обрубки бывших деревьев)? Ими едва ли принято любоваться. Говорят: “глуп, как пень”, а болотом именуют обывательщину, застой. Но подлинный поэт найдет всему этому место в мире красоты. Некрасов - подлинный.
Нет безобразья в природе! И кочи,
И моховые болота, и пни -
Всё хорошо под сиянием лунным,
Всюду родимую Русь узнаю...
Красота хороша не только сама по себе, но и тем, что она национально родная: Русь... Хорошо путешествовать по России, наслаждаясь новообретенным комфортом железнодорожной вояжировки, это чувство удовольствия охотно выражали разные поэты некрасовской эпохи, не чуждо оно и нашему автору: “Быстро лечу я по рельсам чугунным, / Думаю думу свою...”
Добрый папаша! К чему в обаянии
Умного Ваню держать?
Вы мне позвольте при лунном сиянии
Правду ему показать.
В нашем языковом сознании слово “обаяние” - приятное. Никто не откажется от того, чтобы выглядеть обаятельным человеком. Но в этих стихах Некрасова данное слово имеет несколько иной оттенок значения. Обаяние - нечто близкое к заблуждению, хотя, впрочем, тоже приятному. “Он в каком-то обаянии, ничего не видит” (пример из “Толкового словаря” Даля). Казалось, что “все хорошо под сиянием лунным”, однако при том же “лунном сиянии” предстоит разглядеть весьма жестокую “правду”, которая будет показана Ване:
Труд этот, Ваня, был страшно громаден, -
Не по плечу одному!
В мире есть царь: этот царь беспощаден,
Голод названье ему.
Строка “Не по плечу одному” прямо отсылает к эпиграфу, отвергая ответ “папаши”, сказавшего, что железную дорогу строил Клейнмихель. На самом деле ее строили, как выяснится, “массы народные”, а подвиг их на это царь Голод. Грандиозная символическая фигура: Голод правит миром. Как у Шиллера: “Любовь и Голод правят миром” (по словам Горького, “это самый правдивый и уместный эпиграф к бесконечной истории страданий человека”). Понуждаемые Голодом, люди нанимались строить железную дорогу в нечеловечески тяжелых условиях, и многие “фоб обрели здесь себе”; “дороженька” сейчас такая красивая (“насыпи узкие, столбики, рельсы, мосты”), построена на русских костях, им же нет счету.
Чу! Восклицанья послышались грозные!
Топот и скрежет зубов;
Тень набежала на стекла морозные...
Что там? Толпа мертвецов!
“Чу!” - междометие, по значению близкое к призыву “слушай!”. Начинается страшное. Как в балладах (например, Жуковского, Катенина, Лермонтова) - мертвецы встают из могил. О своеобразной балладности уже шла речь в связи со стихотворением “Вчерашний день, часу в шестом...”. Выходцы из могил преследуют мчащийся поезд; мертвецы не просто бегут, но поют песню, в которой опять-таки упоминается лунная ночь - время, самое подходящее для контакта живых с призраками, которые, по обыкновению, должны исчезнуть перед рассветом. Они поют о том, как им при жизни было холодно и голодно, как они болели, как их обижали десятники, то есть старшие над группой рабочих. Один из этой толпы мертвецов - “высокорослый больной белорус”, русоволосый и изможденный лихорадкой, - обрисован особенно подробно, упоминается даже колтун в его волосах (болезнь, при которой слипаются и склеиваются волосы на голове; возникает в антисанитарных условиях, может быть следствием инфекции).
Одна многозначительная странность: написано, что белорус стоит. А ведь толпа мертвецов, представителем которой он является, бежит. Как будто это маленькое противоречие (белорус должен был бы бежать вместе со всеми), но оно пришлось очень кстати. Статическая фигура, выхваченная из общего потока и застывшая на одном месте, легче поддается детальному описанию. В отличие от мертвецов, поющих на бегу свою песню, белорус молчит. Это еще более обосабливает его от остальных. В результате как-то забываешь, что он мертвый, и начинаешь относиться к нему как к живому. Тем более что детали его портрета (бескровные губы, упавшие веки, опухшие ноги и пр.) могут обозначать не только смерть, но и болезненность живого человека. И далее: “Эту привычку к труду благородную нам бы не худо с тобой перенять”. Это прозвучало бы странно, если помнить, что белорус мертвый: не у мертвеца же брать уроки труда! К тому же пафос труда перебивается зловещими мотивами смерти: в поведении белоруса поэт усматривает нечто тупое и механическое, нечто похожее на неживую заведенную куклу, однообразно повторяющую какое-то заданное движение.
Благослови же работу народную
И научись мужика уважать.
Словосочетание “мужика уважать” стало расхожим. В балладе А.К. Толстого “Поток-богатырь” герой попадает из Древней Руси в Россию XIX в., и его строго спрашивают: “Уважаешь ли ты мужика?” - “Какого?” - “Мужика вообще, что смиреньем велик!” Но Поток говорит: “Есть мужик и мужик. / Если он не пропьет урожаю, / Я тогда мужика уважаю”.
Да не робей за отчизну любезную...
Вынес достаточно русский народ.
В первоначальном варианте текста вместо слова “достаточно” было: “татарщину”, то есть монголо-татарское иго (1243-1480). Замененное слово удивительно созвучно заменившему. Можно догадываться о причинах такой замены: “татарщина” - дела далекого исторического прошлого, между тем как в строительстве железной дороги наверняка участвовали и татары “с матушки Волги, с Оки”, страдавшие вместе с русскими, так зачем же их задевать этим словом, как бы способствуя тем самым национальной розни?
В начале третьей части балладные мертвецы исчезают:
В эту минуту свисток оглушительный
Взвизгнул - исчезла толпа мертвецов.
Здесь паровозный свисток сыграл традиционную роль петушьего крика, предвещающего утреннюю зарю и разгоняющего призраков, которые теперь спешат скрыться из мира живых. Таковы славянские, и не только славянские, представления на этот счет. У Шекспира именно так исчезает призрак отца Гамлета: “Он вдруг исчез при крике петуха” (цит. по современному Некрасову переводу А. Кронеберга). Ване кажется, что все это привиделось ему во сне: появились тысячи мужиков (рассказывает он “папаше”), и некто - он - сказал: “Вот они - нашей дороги строители!..” Может быть, этот он тоже был в Ванином сне - и рассказывал о строителях железной дороги, и показывал их? Но нет, отец мальчика, оказавшийся генералом, воспринимает рассказчика как реальное лицо и вступает с ним в спор. Он говорит, что побывал недавно в Риме, в Вене, видел чудесные памятники старинной архитектуры. Неужели “все это народ сотворил” - такую красоту? И неужели собеседник генерала, говоривший так красноречиво о нуждах низкой жизни, ставит их превыше вечных идеалов прекрасного:
- Или для вас Аполлон Бельведерский
Хуже печного горшка?
Имеется в виду стихотворение Пушкина “Поэт и толпа”, в котором резко осуждается своекорыстная “чернь”: “...на вес / Кумир ты ценишь Бельведерский, / Ты пользы, пользы в нем не зришь... / Печной горшок тебе дороже...” Что важнее: красота или польза? Шекспир или сапоги? Рафаэль или керосин? Аполлон Бельведерский или печной горшок? - об этом на все лады спорили в некрасовскую эпоху, литература и публицистика бились над этими “проклятыми” вопросами. С одной стороны, эстеты, жрецы чистого искусства, с другой - утилитаристы, материалисты. Некрасовский генерал эстетствует, презирает черный и грубый народ:
Вот ваш народ - эти термы и бани,
Чудо искусства - он всё растаскал!
Восклицание “Вот ваш народ!” вошло в изустный обиход. В повести Короленко “Прохор и студенты” два студента проходят мимо жалкого, опустившегося мужичка, и, указывая на него, один говорит другому: “Вот ваш народ!”, а тот недоумевает: где же народ, ведь я тут один! Термы - древнеримские общественные бани, когда-то роскошные, ныне развалины, свидетельствующие о погибшем величии античной культуры. Ее разрушили варвары, то есть народы, не причастные к римской цивилизации: славяне (по-видимому, южные, нерусские), германцы... разрушители, а не созидатели:
Ваш славянин, англосакс и германец
Не создавать - разрушать мастера,
Варвары! дикое скопище пьяниц!..
Точно так же, по мнению генерала, нельзя и русских варваров-мужиков считать созидателями железной дороги: “дикое скопище пьяниц” на это не способно. Но ведь есть же и “светлая сторона” народной жизни! Так пусть же собеседник генерала покажет Ване и ее, вместо того чтобы травмировать ребенка “зрелищем смерти, печали”! И в четвертой части стихотворения показана эта “светлая сторона”.
Строительство железной дороги закончено, мертвые в земле, больные в землянках, рабочие собрались у конторы: каков-то будет заработок? Но плуты-десятники (по-современному бригадиры) рассчитали их так лихо, что, оказалось, рабочие не только ничего не должны получить, но еще и должны выплатить недоимку (не уплаченную в срок часть налога) подрядчику (здесь - богатому купцу, ответственному за данный участок работы). Положение скверное, но вот появляется сам подрядчик, “проздравляет” (поздравляет) собравшихся и готов их угостить и вообще осчастливить: “Недоимку дарю!”
Реакция народа - всеобщее ликование. Кричат “ура!”. Десятники с песней катят обещанную бочку вина. По-видимому, в словах генерала - “дикое скопище пьяниц!..” - есть известная доля правды. Вот вам и “светлая сторона” народной жизни - замученные люди искренне радуются:
Выпряг народ лошадей - и купчину
Скриком “ура!” по дороге помчал...
Кажется, трудно отрадней картину
Нарисовать, генерал?..
В основе стихотворения Некрасова лежат реальные события — строительство железной дороги между Петербургом и Москвой. Эта тема для второй половины XIX века была актуальной. Появление в России железной дороги открывало неограниченные возможности. Но разве задумывались люди над тем, кто и какую цену заплатил за то, чтобы Россия превратилась в развитую европейскую державу?
Железную дорогу строили бывшие крепостные крестьяне, которые, получив свободу, попросту не знали, как ею распорядиться. На стройку века их пригнал голод. На строительстве погибло несколько тысяч человек, и об этом Некрасов очень хотел рассказать своим читателям. Всё стихотворение — раскрытие смысла эпиграфа (диалога, случайно услышанного в вагоне). На вопрос сына «папашах отвечает, что железную дорогу между Петербургом и Москвой строил граф Клейн- Михель, управляющий ведомством путей сообщения при Николае 1. Эпиграф насыщен сарказмом, а всё произведение служит страстным его опровержением.
Основная тема стихотворения — размышления о трагической судьбе русского народа, о его роли в создании духовных и материальных ценностей. Многие исследователи называют «Железную дорогу» поэмой, синтезирующей в себе элементы различных жанровых форм: драмы, сатиры, песни и баллады. Композиционная структура произведения сложная — оно построено в форме беседы пассажиров. Условным попутчиком является сам автор. Стихотворение разделено на 4 главы.
Первая глава начинается пейзажной зарисовкой «славной осени», лирический герой восхищается красотой природы и замечает: «Нет безобразья в природе!» Так автор подготовил читателя к восприятию различных противопоставлений, на основе которых построено всё стихотворение. Природе, в которой всё разумно и гармонично, он противопоставляет безобразия, которые происходят в человеческом обществе.
Вторая глава — завязка и развитие действия. Лирический герой рассказывает « умному Ване» правду о строительстве железной дороги — о каторжном труде народа, голодом согнанного на строительство. Особенно контрастна эта картина на фоне изображения гармонии в природе, которая дана в первой главе.
Поэт рисует фантастическую картину: из горькой песни мертвецов мы узнаём об их несчастной судьбе. Некрасов вычленяет из общей толпы «белоруса: и на примере его судьбы рассказывает трагическую историю строительства железной дороги. Здесь же лирический герой обозначает свою позицию. Огромное уважение выражает поэт к труженикам.
Народ у Некрасова показан и как терпеливый раб, и как великий труженик, заслуживающий восхищения. Лирический герой верит в силу русского народа, в его особенную судьбу, в светлое будущее. Образ дороги приобретает метафорический смысл — это особый путь русского народа, многострадальной России.
Третья глава противопоставлена второй. Переход от сна Вани к действительности резок. Пробуждение мальчика неожиданно — он разбужен оглушительным свистком. Свисток разрушил сон, генеральский хохот разрушил поэзию. Здесь происходит спор лирического героя и генерала. Отец Вани, генерал, высказывает своё отношение к мужику — он презирает чернь. Он предъявляет обвинение даже не народу, а народам. Генерал советует показать Ване «светлую сторону» строительства.
Четвёртая глава представляет собой бытовую зарисовку. Это своеобразная развязка. С горькой иронией лирический герой рисует картину окончания трудов. Всё, что заработали мужики каторжным трудом, — это прощенная недоимка да бочка вина. Но и это не самое горькое — вместо ожидаемого, казалось бы, недовольства и возмущения. «Светлая сторона» оказывается ещё более безысходной и беспросветной.
В стихотворении много различных лирических интонаций: повествовательная, разговорная, декламационная; сцена с изображением мертвецов приближает произведение к балладному жанру. Но всё произведение окрашено традиционной для Некрасова песенной тональностью.
Поэт был основоположником нового, демократического направления, которое развивало гражданскую позицию. Наряду со многими знаменитыми писателями, включая Льва Толстого, Федора Достоевского, Ивана Тургенева издавался в журнале «Современник», редактором которого являлся.
В данной статье мы рассмотрим одну из работ автора под названием «Железная дорога», которая была написана в 1864 году, в то время, когда гражданская позиция принимала всё более ярко выраженные формы революционной и демократической направленности.
Вся действительность нашла отражение в этом стихотворении. Это и рост Российской империи, в желании догнать европейские страны, вырвавшись из аграрного рабства. Это и то плачевное состояние, в котором находилась большая часть населения, готового продавать свой труд за гроши. Это отношение разных слоёв населения к стройке.
Строительство железной дороги проходило в период крепостного права, когда крестьян, независимо от их желания, сгоняли на строительство. Но и после отмены крепостничества несчастным людям не было достойного места в обществе. В результате прошедших реформ многие хозяйства становились убыточным и попросту закрывались. Теперь на стройку людей гнал барин и не патриотизм, а голод. Чтобы прокормиться многие были вынуждены продавать свой труд за копейки.
Без прикрас Некрасов смог описать в своём стихотворении всю действительность.
Данное произведение признано одним из самых драматичных тех времен. Начинается оно с описания будничных дней, причем все звучит красочно, это можно понять из таких выражений: «лед неокрепший», «река студеная». В начале строк можно подумать, что это лирическое произведение, потому что автор все раскрывает постепенно, как бы усиливая эффект и подготавливая читателя.
Так, по рассказу маленький сын со своим отцом генералом отправляются в путь по железной дороге. Тут сынишка начинает расспрашивать отца кто же построил такую громадную железную дорогу с поездами. Генерал долго не думая называет имя строителя графа Петра Андреевича Клейнмихеля. Тогда сынок засыпает от укачивания в дороге и ему снится сон, который был скорее ужасом. В этом сне ребёнок увидел всю правду о строительстве данной дороги.
Работа была очень тяжелая, на которую соглашались от безысходности. Имя этой безысходности было - голод. Жить приходилось в землянках, отдыха как такого практически не существовало. Работать же приходилось не менее двенадцати часов в условиях сырости и мерзлоты, при этом были жесткие рамки, и наблюдатели записывали каждый промах строителей.
Штрафовали строителей так часто, что порой им не хватало зарплаты. Некоторым в виде зарплаты давали бочку вина. Если человек имел что-то против, спорил с главными, то его попросту засекали розгами насмерть. Многие умирали от различных болезней или истощения, таких людей хоронили на этой же дороге. Из этого можно сделать вывод, что дорога была выстроена на человеческих костях.
Прямо дороженька: насыпи узкие,
Столбики, рельсы, мосты.
А по бокам-то всё косточки русские…
Сколько их! Ванечка, знаешь ли ты?
Конечно, официально стройке придавалось особое значение, как стройке века. Дорога, которую строили двенадцать лет, сокращала время проведённое в пути во время путешествия, между городами Москвой и Петербургом, в семь раз. Кроме того, в этом строительстве имелся политический подтекст. Всероссийский император Николай I желал заявить в Европе о своём государстве, как о прогрессивном и развитом. На создание инфраструктуры соответствующего уровня были выделены деньги, привлечены хорошие специалисты, в том числе иностранные. Вот только о собственном народе, который являлся дешёвой рабочей силой мало кто думал.
Вся история постройки железной дороги была правдивой и рассказывала о том, как на самом деле жил народ и что вынужден был терпеть. Тогда император высоко оценивал работу организаторов строительства. Главнокомандующему путей сообщения, графу Петру Андреевичу Клейнмихель, за заслуги перед Отечеством была присвоена награда. Действительно, скорость строительства была на высоте, а смертность простых работяг рассматривалась, как издержки производства.
Анализ стихотворения
Железная дорога называлась Николаевская и строилась в период с 1842 года по 1855. Только спустя 12 лет у Некрасова родилось это стихотворение. Само произведение будто даёт ответ на вопрос, а будут ли помнить потомки несчастных рабочих, отдавших свои жизни для укрепления державы, как прогрессивного государства, и для удобства высшего слоя населения.
Мы надрывались под зноем, под холодом,
С вечно согнутой спиной,
Жили в землянках, боролися с голодом,
Мерзли и мокли, болели цингой.
Грабили нас грамотеи-десятники,
Секло начальство, давила нужда…
Всё претерпели мы, божии ратники,
Мирные дети труда!
Братья! Вы наши плоды пожинаете!
Нам же в земле истлевать суждено…
Всё ли нас, бедных, добром поминаете
Или забыли давно?..
Само стихотворение состоит из четырех частей. Все они объединены между собой одним сюжетом и образом лирического героя. Рассказчик и соседи по вагону, где есть мальчик и его отец генералах. Диалог идет о железной дороге, о том, как она строилась, это и есть эпиграф.
В первой части рассказа описывается природа, где очень красочно отображена обстановка вокруг, которую видно из окна поезда. Она очень совершенна и как бы в ней нет такого безобразия, которая присутствует в жизни людей. Вторая уже часть показана в виде монолога самого рассказчика, где показана жизнь общества. Тут показана жизнь строителей этой магистрали, все их страдания и несчастья.
Основной смысл находится в последних трех строфах. Где описано, что нужно уважать русский народ, что своим трудолюбием и жертвами он идет к светлому будущему. Также писателем очень точно описан менталитет народа, который веками терпит многие страдания и унижения. Одним только высказыванием Некрасов описал всю жизнь народа тех времен:
«Жаль только – жить в эту пору прекрасную Уж не придётся - ни мне, ни тебе»
В третьей части автор представляет спор между автором и генералом, где читатель может занять любую сторону. Тяжело спорить с тем что народ безграмотен, забит, грязен. Генерал представляет доказательства, называя людей жалкими разрушителями и пьяницами, и только в этом видит их удел. Но автор встаёт на защиту крестьян, заявляя, что не сам народ виноват в этом.
В четвёртой части рассуждения продолжаются. Теперь автор капнул ещё глубже. Читатель ещё больше погружается в проблемы общества. Становится понятно, что разные позиции, которые и без того разделяют общество - это непреодолимая пропасть. А мелкие людишки, с точки зрения высшего сословия, просто расходный материал. Материал, которым, в случае необходимости, можно жертвовать бесконечно.
Но рассказчик верит, что «светлое будущее» наступит, ведь русский народ заслуживает лучшей доли. По-другому Некрасов закончить стихотворение и не мог. Всю свою боль он вложил в каждую строчку. Именно поэтому его слова отзываются эхом в сердцах современников.
