В.М. Гаршин был чутким свидетелем скорбной эпохи, особенности которой оставили след на мировоззрении писателя, придав его произведениям оттенок трагичности. Тема войны является одной из основных в творчестве В.М. Гаршина. «Мамочка, — пишет он в апреле 1877 года, — я не могу прятаться за стенами заведения, когда мои сверстники лбы и груди подставляют под пули. Благословите меня» . Поэтому после официального объявления войны Турции Россией В.М. Гаршин, не раздумывая, идет воевать. Страдание на страницах его произведений рассматривается как формула душевно-духовного развития личности на пути столкновения со злом.

Военные рассказы Гаршина — «Четыре дня» (1877), «Очень коротенький роман» (1878), «Трус» (1879), «Из воспоминаний рядового Иванова» (1882) — образуют группу рассказов, объединенных состоянием гуманистического страдания.

Человек, с точки зрения антропоцентрического направления в литературоведении начала 90-х годов, является центром мироздания и имеет абсолютное право на безграничную свободу мыслей и поступков для достижения земного счастья. При таком рассмотрении страдание ограничивает сферу собственного Я личности и препятствует проявлению природного индивидуалистического начала. Для нас более приемлемым при исследовании русской классики является понимание гуманизма, отражающее христианские принципы. Так, С. Перевезенцев характеризует гуманизм как «религию человекобожия (веры в человека, обожествления человека), призванную разрушить традиционную христианскую веру в Бога» , а Ю. Селезнев, рассматривая особенности Возрождения в русской литературе XIX века, отличающиеся от европейского, отмечает, что гуманистическое мироотношение есть форма «принципиально монологического, по сути своей — эгоистического сознания» , которое возносит человека на абсолютную высоту и противопоставляет его всей Вселенной, поэтому гуманизм и человечность, как зачастую принято понимать, могут и не быть синонимами.

Ранний этап творчества Гаршина, до 1880 года, окрашен гуманистическими идеями писателя. Страдание на страницах его рассказов предстает как «переживание, противоположность деятельности; состояние боли, болезни, горя, печали, страха, тоски, тревоги» , приводящее героев на путь духовной гибели.

В рассказах «Четыре дня» и «Очень коротенький роман» страдания героев — это реакция эгоцентрической личности на трагические обстоятельства реальной действительности. Причем война выступает как форма зла и антиценности (в понимании гуманизма) по отношению к личностному началу героев. В.М. Гаршин на данном творческом этапе высшую ценность бытия видел в уникальности человеческой жизни.

Чувство долга позвало героя рассказа «Четыре дня» отправиться на войну. Эта позиция, как отмечалось выше, близка самому Гаршину. Период накануне и во время русско-турецкой войны 1877-1878 годов породил «шквал симпатий к „братьям славянам“» . Ф.М. Достоевский так определил отношение к этой проблеме: «Наш народ не знает ни сербов, ни болгар; он помогает, и грошами своими и добровольцами, не славянам и не для славизма, а прослышал лишь о том, что страдают православные христиане, братья наши, за веру Христову от турок, от „безбожных агарян“…» . Однако стремления рядового Иванова далеки от православного сопереживания. Его порывы следует назвать романтическими, причем в отрицательном смысле: лишь красота поступков прельщает Иванова в сражениях, которые принесут ему славу. Им руководит желание «подставлять свою грудь под пули». Герой рассказа «Четыре дня» постепенно понимает, что ранен, однако, кроме ощущения физической неловкости («странное положение», «ужасно неловко»), Иванов не испытывает ничего. Беспокойный тон повествования усиливается, как только герой понимает: «Я в кустах: меня не нашли!» . Именно с этого момента начинаются понимание бесчеловечности войны и индивидуалистическая рефлексия Иванова. Мысль о том, что его не нашли на поле боя и что теперь он обречен на одинокую гибель, приводит героя к отчаянию. Теперь его беспокоит лишь собственная участь. Рядовой Иванов проходит несколько этапов в утверждении своей позиции: пред-страдание (предчувствие страдания), отчаяние, попытки восстановления душевно-духовного равновесия, вспышки «общечеловеческого» переживания, собственно индивидуалистические тревоги. «Я иду вместе с тысячами, из которых разве несколько наберется, подобно мне, идущих охотно», — выделяет герой себя из общей массы. Патриотизм героя проходит своего рода проверку, в ходе которой высокие гражданские чувства человека, охваченного индивидуализмом, оказываются неискренними: он говорит о том, что большая часть военных отказалась бы от участия во всеобщем убийстве, однако «они идут так же, как и мы, „сознательные“». Герой рассказа, становится очевидным в финале рассказа, сомневается в правильности своих взглядов и поступков. Торжество собственного «Я» не оставляет его даже в тот момент, когда он видит перед собой свою жертву — мертвого феллаха. Осознание себя как убийцы способствует уяснению внутренней сущности переживаний героя. Иванов открывает для себя, что война принуждает убивать. Однако убийство, в контексте размышлений рядового, расценивается только как лишение людей права на жизнь и самосозидание. «За что я его убил?» — на этот вопрос Иванов не находит ответа, поэтому и испытывает нравственные мучения. И все же герой снимает с себя всякую нравственную ответственность за совершенное: «И чем я виноват, хотя я его и убил?» Собственные физические страдания, страх перед смертью овладевают героем и обнаруживают его духовную слабость. Отчаяние усиливается; повторяя «всё равно», что должно выражать нежелание бороться за жизнь, Иванов как бы играет в смиренность. Желание жить, конечно, является в человеке естественным чувством, однако в герое оно приобретает оттенки помешательства, потому что он не может принять смерть, потому что он — Человек. В итоге гаршинский герой проклинает мир, который «выдумал на страдание людям войну» , и, самое страшное, приходит к мысли о самоубийстве. Жалость к себе настолько сильна, что он не желает больше испытывать себя болью, жаждой и одиночеством. Схематически духовное развитие героя можно представить следующим образом: боль — тоска — отчаяние — мысль о самоубийстве. Последнее звено можно (и следует) заменить другим — «духовная смерть», которая наступает, несмотря на физическое спасение. Примечателен в этом плане его вопрос лазаретному офицеру: «Скоро ли я умру?», который можно рассматривать как итог нравственных исканий Иванова.

В очерке «Очень коротенький роман» война выступает фоном для демонстрации индивидуалистической трагедии главного героя. Автор представляет читателю человека, которым отчаяние уже овладело. «Маша приказала мне быть героем» — так мотивирует свои поступки герой очерка. Именно «для Маши» он стал героем и даже «честно исполнил свой долг и относительно родины» , что, конечно, достаточно спорно. На поле боя им руководило, как оказывается, лишь тщеславие, желание вернуться и предстать перед Машей героем. В рассказе нет картин боя, герой «живописует» только картины собственных страданий. Предательство любимого человека оказало на него такое влияние, какое не оказала потеря ноги на войне. Война ставится виновницей его личностной драмы. Страдания физические и душевные послужили проверкой его духовной сущности. Герой оказывается неспособным перенести все жизненные испытания — он теряет самообладание и обреченно осмысливает свое дальнейшее существование. Свои страдания гаршинский герой раскрывает с такой силой, что создается впечатление, что он наслаждается ими. Страдания его носят сугубо индивидуалистический характер: героя беспокоит лишь собственная печаль, которая становится еще более мрачной на фоне чужого счастья. Он мечется и ищет именно себе облегчения, поэтому то с особой жалостью говорит о своем положении «человека на деревянной ноге», то горделиво причисляет себя к стану рыцарей, которые на полуслове возлюбленной бросаются на подвиги; то сравнивает себя с «нештопанным чулком» и бабочкой с опаленными крыльями, то снисходительно и свысока «жертвует» своими чувствами ради любви двух людей; то стремится искренне открыться читателю, то равнодушно относится к реакции публики на вопрос о правдивости его повествования. Трагедия главного героя заключается в том, что он оставил свою мирную, счастливую жизнь, наполненную яркими впечатлениями и красками, ради того, чтобы доказать своей возлюбленной на деле, что он «честный человек» («Честные люди делом подтверждают свои слова») . Понятия «честь» и «честный», имеющие в своей основе «благородство души» и «чистую совесть» (следуя из определения В. Даля), в рассказе проходят своего рода проверку, в результате которой истинный смысл этих слов в понимании героев искажается. Понятие чести в период войны не может быть сведено только к рыцарству и геройству: слишком низменными оказываются порывы, слишком высока степень индивидуализма в личности, заботящейся о своей честности. В финале предстает уже «смиренный герой», пожертвовавший своим счастьем ради счастья двоих. Однако этот акт самопожертвования (заметим, абсолютно нехристианский) лишен искренности — он не испытывает счастья за других: «...я был шафером. Я гордо исполнял свои обязанности ... [выделено мною. — Е.А.]», — эти слова, на наш взгляд, могут служить объяснением поступков героя очерка и доказательством его индивидуалистической позиции.

Рассказ «Трус» начинается символической фразой: «Война решительно не дает мне покоя» . Именно состояние покоя и, в свою очередь, связанные с ним чувства свободы, независимости и самостоятельности составляют основу жизни главного героя рассказа. Он постоянно поглощен мыслями о человеческих смертях, о действиях людей, сознательно идущих на войну убивать и сознательно отнимающих чужие жизни. Абсолютное право на жизнь, свободу и счастье оказывается нарушенным жестокостью людей друг к другу. Кровавые картины проносятся в его глазах: тысячи раненых, груды трупов. Он возмущен таким количеством жертв войны, но еще больше возмущен спокойным отношением людей к фактам военных потерь, которыми пестрят телеграммы. Герой, рассуждая о жертвах войны и об отношении к ним общества, приходит к мысли, что, может быть, и ему придется стать участником этой не им начатой войны: он будет вынужден оставить свою прежнюю размеренную жизнь и отдать ее в руки тех, кто начал кровопролитие. «Куда ж денется твое „я“? — восклицает гаршинский герой. — Ты всем существом своим протестуешь против войны, а все-таки война заставит тебя взять на плечи ружье, идти умирать и убивать» . Его возмущает отсутствие свободного выбора в управлении своей судьбой, поэтому жертвовать он собой не готов. Основным вопросом, который задает направление мысли героя, является вопрос «Трус я или нет?». Постоянно обращаясь к своему «я» с вопросом: «Быть может, все мои возмущения против того, что все считают великим делом, исходят из страха за собственную кожу?», герой стремится подчеркнуть, что он не боится за свою жизнь: «стало быть, не смерть меня пугает…» . Тогда логичен вопрос: а что же пугает героя? Выходит, потеря права индивида на свободный выбор. Гордыня не дает ему покоя, ущемленное «я», не имеющее возможности диктовать свои правила. Отсюда все мучения героя рассказа. «Трус» не стремится анализировать социальные аспекты войны, конкретными фактами он не обладает, точнее: они его не интересуют, так как он относится к войне «непосредственным чувством, возмущенным массою пролитой крови» . Кроме того, герой рассказа не понимает, для чего послужит его смерть. Его основной аргумент в том, что не он начал войну, а значит, он не обязан прерывать течение своей жизни, даже если «истории понадобились его физические силы» . Долгие переживания героя сменяются актом отчаяния, когда он видит страдания Кузьмы, «поедаемого» гангреной. Гаршинский герой сравнивает страдания одного человека со страданиями тысяч, мучающихся на войне. Представленный автором на страницах рассказа «надрывающий душу голос» героя рассказа следует назвать гражданской скорбью, которая раскрывается в полной мере именно в период болезни Кузьмы. Следует обратить внимание на то, что Ф.М. Достоевский отрицательно относился к так называемой «гражданской скорби» и признавал единственно искренней только христианскую скорбь. Нравственные мучения гаршинского героя близки страданиям, о которых говорит Ф.М. Достоевский применительно к Н.А. Некрасову в статье «Влас»: «вы страдали не по бурлаке собственно, а, так сказать, по общебурлаке» , то есть по «общечеловеку», индивиду. В финале главный герой рассказа решает идти на войну, руководствуясь мотивом «совесть мучить не будет» . Искреннего желания «доброму научиться» у него так и не возникло. Чувство гражданского долга, который уже выработан обществом, но еще не стал внутренней естественной составляющей духовно-нравственного мира человека, не дает герою уклониться от войны. Духовная смерть героя наступает раньше смерти физической, еще до отъезда на войну, когда он всех, в том числе и себя, называет «черной массой»: «Огромному неведомому тебе организму, которого ты составляешь ничтожную часть, захотелось отрезать тебя и бросить. И что можешь сделать против такого желания ты... палец от ноги?..» . В душе героя понятие долга и жертвенности не стали жизненной потребностью, возможно, поэтому он и не может бороться со злом и антигуманностью. Понятие долга для него осталось отвлеченным: смешение личного долга с долгом вообще приводит героя к гибели.

Идея страдания находит иное развитие в рассказе «Из воспоминаний рядового Иванова», который написан уже в 1882 году. Гуманистический пафос не покидает художественное поле произведения, однако следует указать на то, что идея страдания преломляется через концепцию альтруизма. Поэтому здесь можно говорить об альтруистическом страдании как форме гуманистического страдания. Заметим, что понятие «альтруизм» было введено позитивистами (О. Конт), которые в своей этике избегали христианского понятия любви к ближнему и использовали понятие «человеколюбие» в противоположность эгоизму. Примечательно, что «человеколюбие — это любовь к человеку как таковому, как к живому существу. Оно предполагает и любовь к себе, и любовь к ближним и дальним, т.е. к подобным себе, ко всему человечеству». Однако человеколюбие «не исключает в отдельных случаях неприязненного отношения к конкретному человеку» .

Перед читателем предстает уже знакомый вольноопределяющийся рядовой Иванов. Но уже с первых строк становится очевидным, что Иванов отличается от прежних героев другим отношением к войне и человеку как участнику «общего страдания». Очевидно, что решение Иванова идти воевать осознанно и взвешенно. Здесь интересно сравнить позиции героя рассказа «Трус» и героя анализируемого рассказа. Первый с особым эмоциональным напряжением говорит о том, что дома умереть легче, потому что рядом находятся близкие и родные, чего нет на войне. Другой же спокойно, утвердительно и без сожаления восклицает: «Нас влекла неведомая тайная сила: нет силы большей в человеческой жизни. Каждый отдельно ушел бы домой, но вся масса шла, повинуясь не дисциплине, не сознанию правоты дела, не чувству ненависти к неизвестному врагу, не страху наказания, а тому неведомому и бессознательному, что долго еще будет водить человечество на кровавую бойню — самую крупную причину всевозможных людских бед и страданий» . Эта «неведомая тайная сила», в чем мы убедимся далее, есть христианская жажда самопожертвования во имя добра и справедливости, которая сплотила в едином порыве людей разных сословных групп. Понимание героем войны меняется. В начале повествования — «поступить в какой-нибудь полк» и «побывать на войне», далее — «поиспытать, посмотреть» .

В изучении вышеназванных военных рассказов мы руководствовались схемой А.А. Безрукова «мучение — отчаяние — обреченность — смерть» , раскрывающей гуманистическое определение страдания. В рассказе «Из воспоминаний рядового Иванова» данная логическая цепочка не может быть применима, так как содержание понятия «страдание» занимает пограничное положение между гуманистическим и христианским («страдание — смерть — воскресение» ): отображая определенные признаки первого, оно еще в достаточной мере не несет аксиологической нагрузки второго.

Главный герой, как и герои других военных рассказов В.М. Гаршина, болезненно воспринимает жестокость человеческих поступков и зло, причиняемое войной, однако в произведении уже нет того трагического недоумения, которое характеризует рассмотренные рассказы. Война для Иванова остается общим страданием, но он все же примиряется с ее неизбежностью. Он, позволим себе утверждать, лишен индивидуализма либо эгоцентризма, что служит убедительным доказательством глубинного духовно-нравственного роста гаршиновского героя от рассказа к рассказу. Его мыслями и поступками теперь руководит осознанное желание быть частью потока, который не знает препятствий и который «все сломит, все исковеркает и все уничтожит» . Героя охватывает чувство единения с народом, способным самоотверженно идти вперед и подвергать себя опасности ради свободы и справедливости. К этому народу Иванов проникается большой симпатией и вместе с ним самоотверженно переносит все невзгоды. Под влиянием этой «бессознательной» силы герой как бы «отрешается» от своего «я» и растворяется в живой человеческой массе. Идея страдания в рассказе «Из воспоминаний рядового Иванова» предстает как осознанная необходимость самопожертвования. Иванов, вставший на высокую ступень духовно-нравственного развития, стремится к самопожертвованию, но понимает это как акт человеколюбия, акт долга человека, борющегося за права себе подобных. Ему открывается война другая. Она, конечно, приносит те же страдания, что и любая война. Однако страдания, собственные и чужие, заставляют героя задуматься о смысле жизни человека. Надо отметить, что эти размышления носят в большей степени отвлеченный характер, и все же сам факт наличия идеи самопожертвования говорит о духовном росте рядового Иванова по сравнению с предыдущими героями.

Библиографический список:

1. Балашов Л. Е. Тезисы о гуманизме // Здравый смысл. — 1999/2000. — № 14. — С. 30-36.

2. Безруков А.А. Возвращение к православности и категория страдания в русской классике XIX века: Монография. — М.: Издательство РГСУ, 2005. — 340 с.

3. Боханов А.Н. Русская идея. От Владимира Святого до наших дней / А.Н. Боханов. — М.: Вече, 2005. — 400 с.: ил. (Великая Россия).

4. Гаршин В.М. Красный цветок: Рассказы. Сказки. Стихотворения. Очерки. — М.: Эксмо, 2008. — 480 с. Далее цитируется с указанием страницы.

5. Гаршин В.М. Полн. собр. соч. — Т. 3. — М.-Л.: Academia, 1934. — 569 с.

6. Достоевский Ф.М. Полное собрание сочинений в тридцати томах. — Л.: Наука, 1972-1990. Т. 24.

7. Достоевский Ф.М. Полное собрание сочинений в тридцати томах. — Л.: Наука, 1972-1990. Т. 21.

8. Перевезенцев С. Смысл русской истории. — М.: Вече, 2004. — 496 с.

9. Селезнев Ю. Глазами народа // Селезнев Ю. Златая цепь. — М.: Современник, 1985. — 415 с. — С. 45-74.

10. Философский энциклопедический словарь. Гл. ред. Ильичев Л.Ф., Федосеев П.Н. и др. — М.: Советская энциклопедия, 1983. — 836 с.

Война наложила глубокий отпечаток на восприимчивую психику писателя и его творчество. Простые в фабульном и композиционном отношении рассказы Гаршина поражали читателей предельной обнаженностью чувств героя. Повествование от первого лица, с использованием дневниковых записей, внимание к самым болезненным душевным переживаниям создавало эффект абсолютной тождественности автора и героя. В литературной критике тех лет часто встречалась фраза: «Гаршин пишет кровью». Писатель соединял крайности проявления человеческих чувств: героический, жертвенный порыв и осознание мерзости войны; чувство долга, попытки уклонения от него и осознание невозможности этого. Беспомощность человека перед стихией зла, подчеркнутая трагическими финалами, становилась главной темой не только военных, но и более поздних рассказов Гаршина. Например, рассказ "Происшествие" (1878) – это уличная сценка, в которой писатель показывает лицемерие общества и дикость толпы в осуждении проститутки. Родом из интеллигентной семьи, волей обстоятельств оказавшаяся на панели, героиня рассказа, натура сложная и противоречивая, как бы сама стремится к гибели. И любовь к ней Ивана Никитина она отвергает, боясь нравственного порабощения, что приводит того к самоубийству. Без всякой сентиментальности Гаршин сумел отыскать человеческую душу на крайней ступени нравственного падения.
Рассказ "Надежда Николаевна" также затрагивает тему "падшей" женщины. Этот образ становится у Гаршина символом общественного неблагополучия и больше – мирового неустройства. И спасение падшей женщины для гаршинского героя равносильно победе над мировым злом хотя бы в данном частном случае. Но и эта победа, в конечном счете, оборачивается гибелью участников коллизии. Зло всё равно находит лазейку. Один из персонажей, литератор Бессонов, тоже когда-то думал о спасении Надежды Николаевны, но не решился, а теперь вдруг понял, что она на самом деле для него значит. Анализируя мотивы собственных поступков, он вдруг обнаруживает, что обманывал сам себя, что был втянут в некую игру своего самолюбия, амбиций, ревности. И, не в силах смириться с утратой возлюбленной, убивает её и себя.
Даже изображая людей искусства, Гаршин не находил разрешения своим мучительным душевным поискам. Рассказ "Художники" (1879) проникнут пессимистическими размышлениями о ненужности настоящего искусства. Его герой, нравственно-чуткий человек и талантливый художник Рябинин, не может спокойно предаваться эстетическому восторгу творчества, когда кругом так много страданий. Он бросает живопись и уезжает в деревню, чтобы учить крестьянских детей. В рассказе "Attalea Princeps" (1880) Гаршин в символической форме выразил свое мироощущение. Свободолюбивая пальма в стремлении вырваться из стеклянной оранжереи пробивает крышу, а достигнув цели и выбившись на "свободу", со скорбным удивлением спрашивает: "и только-то?", после чего погибает под холодным небом. Романтически относясь к действительности, Гаршин пытался разорвать заколдованный круг жизненных вопросов, но болезненная психика и сложный характер возвращали писателя в состояние отчаяния и безысходности.

Много душевных сил писатель потратил на лучший из своих рассказов – “Красный цветок” (1883). Герой его, психически больной, борется с мировым злом, которое, как рисуется его воспаленному воображению, сконцентрировано в трех ослепительно красных цветках мака, растущих на больничном дворе: достаточно сорвать их и будет уничтожено все зло мира. И ценой собственной жизни герой уничтожает зло. Рассказ этот можно назвать полубиографическим, потому что и Гаршин, в припадках безумия, мечтал сразу уничтожить все зло, существующее на земле.

Большая часть рассказов Гаршина полна безысходности и трагизма, за что его не раз упрекали критики, усматривавшие в его прозе философию отчаяния и отрицание борьбы. Гаршин не знал, как разрешить социальные проблемы, не видел выхода из них. И поэтому глубоким пессимизмом проникнуто все его творчество. Значение Гаршина в том, что он умел остро чувствовать и художественно воплощать социальное зло. Но безнадежный меланхолик по всему складу своего духовного и физического существа, Гаршин не верил ни в торжество добра, ни в то, что победа над злом может доставить душевное равновесие, а тем более счастье.

В 1882 году вышел его сборник “Рассказы”, который вызвал в критике жаркие споры. Гаршина осуждали за пессимизм, мрачный тон его произведений. Народники использовали творчество писателя, чтобы на его примере показать, как мучается и терзается угрызениями совести современный интеллигент. В последующие годы Гаршин стремился к упрощению своей повествовательной манеры. Появились рассказы, написанные в духе народных рассказов Толстого, – “Сказание о гордом Аггее” (1886), “Сигнал” (1887). Детская сказка “Лягушка-путешественница” (1887), где та же гаршинская тема о зле и несправедливости разработана в форме сказки, исполненной грустного юмора, стала последним произведением писателя.

Написал Гаршин совсем немного – лишь несколько десятков небольших рассказов, новелл и коротких сказок. Но это немногое внесло в литературу ту ноту, которой в ней прежде не было или она не прозвучала столь сильно, как у него. “Голосом совести и её мучеником” назвал Гаршина критик Ю.Айхенвальд. Именно так он и воспринимался современниками. Композиция его рассказов, удивительно законченная, достигает почти геометрической определенности. Для Гаршина характерно отсутствие действия, сложных коллизий, метафор, ограниченное количество действующих лиц, точность наблюдения и определенность выражений мысли. Рассказы Гаршина, изданные самим автором в 1882-1885 годах в 2-х томах, выдержали 12 изданий. Но в этих двух маленьких книжках Гаршин пережил всё окружающее нас зло – войну, самоубийство, каторжный труд, невольный разврат, невольное убийство ближнего, он пережил все это до последней мелочи, и, учитывая размеры этого пережитого и чрезмерную впечатлительность нервов Гаршина, читатель не может не видеть, что жить и переживать то же самое, и писать на те же темы, описывать те же самые ужасы жизни, которые уже пережиты дотла, - было не по натуре, не по нервам Гаршина. Все, что писал Гаршин, было как бы отрывками из его собственного дневника; и неудивительно, что переживая эти ужасы вновь и вновь, писатель приходил в отчаяние и тяжелую депрессию. Немного написал Гаршин, но тем не менее, он по праву занимает место в ряду мастеров русской прозы.

/Николай Константинович Михайловский (1842-1904). О Всеволоде Гаршине/

"Происшествие" — рассказ об том, как влюбился и самоубился Иван Иванович. Влюбился он в Надежду Николаевну, уличную женщину, когда-то знавшую лучшие времена, учившуюся, державшую экзамены, помнящую Пушкина и Лермонтова и проч. Несчастие толкнуло ее на грязную дорогу, и она завязла в грязи. Иван Иванович предлагает ей свою любовь, свой дом, свою жизнь, но она боится наложить на себя эти правильные узы, ей кажется, что Иван Иванович, несмотря на всю свою любовь, не забудет ее страшного прошлого и что ей нет возврата. Иван Иванович после некоторых, слишком, однако, слабых, попыток разубедить ее как будто соглашается с нею, потому что застреливается.

Этот же самый мотив, только в гораздо более сложной и запутанной фабуле, повторяется в "Надежде Николаевне". Эта Надежда Николаевна, как и первая, что фигурирует в "Происшествии", есть кокотка. Ей тоже встречается свежая, искренняя любовь, ее одолевают те же сомнения и колебания, но она уже склоняется к полному возрождению, когда пуля ревнивого бывшего любовника и какое-то особенное оружие того, кто зовет ее к новой жизни, обрывают этот роман двумя смертями.

"Встреча". Старые товарищи Василий Петрович и Николай Константинович, давно упустившие друг друга из виду, неожиданно встречаются. Василий Петрович когда-то мечтал "о профессуре, о публицистике, о громком имени, но на все это его не хватило, и он мирится с ролью учителя гимназии. Мирится, но относится к предстоящему ему новому амплуа как безукоризненно честный человек: он будет образцовым учителем, будет сеять семена добра и правды, в надежде что когда-нибудь под старость увидит в своих учениках воплощение собственных юношеских мечтаний. Но тут он встречается с старым товарищем Николаем Константиновичем. Это совсем другого полета птица. Он строит какой-то мол и около этой постройки так искусно греет руки, что при пустом жалованье живет в роскоши даже маловероятной (у него в квартире есть аквариум, в некоторых отношениях соперничающий с берлинским). Он нисколько не скрывает своей радости. Напротив, открывает все свои карты и с наглостью человека, теоретически убежденного в правомерности свинства, старается и Василия Петровича обратить в свою веру. Нельзя сказать, чтобы его аргументация отличалась непреодолимой силой, но Василий Петрович парирует его доводы еще слабее. Так что в конце концов хотя и вполне обнаруживается свинство Николая Константиновича, но в сознании читателя в то же время твердо запечатлевается его бесстыдное и безотрадное пророчество: "Три четверти из твоих воспитанников выйдут такими же, как я, а одна четверть такими, как ты, то есть благонамеренной размазней".

"Художники". Художник Дедов есть представитель чистого искусства. Он любит искусство ради него самого и думает, что вводить в него жгучие житейские мотивы, нарушающие спокойствие духа, значит волочить искусство по грязи. Он думает (странная мысль!), что как в музыке непозволительны диссонансы, режущие ухо, неприятные звуки, так и в живописи, в искусстве вообще нет места неприятным сюжетам. Но он даровит и идет благополучно к дверям, ведущим в храм славы, заказов и олимпийского душевного равновесия. Художник Рябинин не таков. Он, по-видимому, даровитее Дедова, но он не сотворил себе кумира из чистого искусства, его занимают и другие вещи. Натолкнувшись почти случайно на одну сцену из быта заводских рабочих или, вернее, даже на одну фигуру только, он стал ее писать и так много пережил во время этой работы, так вошел в положение своего сюжета, что перестал заниматься живописью, когда кончил картину. Его куда-то в другие места, на другую работу потянуло с непреодолимою силою. На первый раз он поступил в учительскую семинарию. Что с ним дальше было, неизвестно, но автор удостоверяет, что Рябинин "не преуспел"...

Как видите, целый ряд несчастий и целых перспектив безнадежности: добрые намерения остаются намерениями, и то, чему автор по всем видимостям симпатизирует, остается за флагом. <...>

Первые два рассказа Гаршина, с которыми он вошел в литературу, внешне не похожи друг на друга. Один из них посвящен изображению ужасов войны («Четыре дня»), в другом воссоздается история трагической любви («Происшествие»).

В первом мир передается через сознание единственного героя, в основе его лежат ассоциативные сочетания чувств и мыслей, испытываемых сейчас, сию минуту, с переживаниями и эпизодами прошлой жизни. В основе второго рассказа — любовная тема.

Печальная судьба его героев определена трагически не сложившимися отношениями, и читатель видит мир глазами то одного, то другого героя. Но тема у рассказов общая, и она станет одной из основных для большинства произведений Гаршина. Рядовой Иванов, силой обстоятельств изолированный от мира, погруженный в себя,приходит к пониманию сложности жизни, к переоценке привычных взглядов и нравственных норм.

Рассказ «Происшествие» начинается с того, что его героиня, «уже забыв себя», вдруг начинает задумываться о своей жизни: «Как случилось, что я, почти два года ни о чем не думавшая, начала думать, — не могу понять».

Трагедия Надежды Николаевны связана с утратой ею веры в людей, добро, отзывчивость: «Разве есть они, хорошие люди, разве я их видела и после и до моей катастрофы? Должна ли я думать, что есть хорошие люди, когда из десятков, которых я знаю, нет ни одного, которого я могла бы не ненавидеть?». В этих словах героини — страшная правда, она не результат умозрения, а вывод из всего жизненного опыта и потому приобретает особую убедительность. То трагические и роковое, что убивает героиню, убивает и человека, который ее полюбил.

Весь личный опыт подсказывает героине, что люди достойны презрения и благородные порывы всегда побеждаются низменными побуждениями. Любовная история концентрировала социальное зло в опыте одного человека, и потому оно становилось особенно конкретным и зримым. И тем более страшным, что жертва социальных неустройств невольно, независимо от своего желания становилась и носителем зла.

В рассказе «Четыре дня», принесшем автору всероссийскую известность, прозрение героя также состоит в том, что он одновременно ощущает себя и жертвой социального неустройства, и убийцей. Эта важная для Гаршина мысль осложняется еще одной темой, определяющей принципы построения целого ряда рассказов писателя.

Надежда Николаевна встречала многих людей, которые с «довольно печальным видом» спрашивали ее, «нельзя ли как-нибудь уйти от подобной жизни?». В этих внешне очень простых словах заключена ирония, сарказм и истинная трагедия, выходящая за рамки несложившейся жизни конкретного человека. В них — законченная характеристика людей, знающих, что они совершают зло, и тем не менее совершающих его.

Своим «довольно печальным видом» и по существу равнодушным вопросом они успокаивали свою совесть и лгали не только Надежде Николаевне, но и самим себе. Приняв «печальный вид», они отдавали дань человечности и затем, как бы выполнив необходимый долг, поступали уже в соответствии с законами сложившегося мироустройства.

Эта тема получает развитие в рассказе «Встреча» (1879). В нем два героя, как будто резко противопоставленные друг другу: один — сохранивший идеальные порывы и настроения, другой — целиком утративший их. Секрет рассказа заключается,однако, в том, что это не противопоставление, а сопоставление: антагонизм героев мнимый.

«Не возмущаю я тебя, да и все», — говорит хищник и делец своему приятелю и очень убедительно доказывает ему, что тот не верит в высокие идеалы, а только напяливает на себя «какой-то мундир».

Это все тот же самый мундир, который носят посетители Надежды Николаевны, расспрашивающие о ее судьбе. Гаршину важно показать, что с помощью этого мундира большинству удается закрыть глаза на господствующее в мире зло, успокоить свою совесть и искренне считать себя нравственными людьми.

«Худшая в мире ложь, — говорит герой рассказа «Ночь», — ложь самому себе». Суть ее состоит в том, что человек вполне искренне исповедует те или иные идеалы, признаваемые в обществе высокими, но на деле живет, руководствуясь совсем иными критериями, или не сознавая этого разрыва, или намеренно не задумываясь над ним.

Василий Петрович пока еще испытывает возмущение образом жизни своего товарища. Но Гаршин предвидит возможность, что гуманные порывы скоро станут «мундиром», скрывающим если и не предосудительные, то во всяком случае достаточно элементарные и чисто личные запросы.

В начале рассказа от приятных мечтаний о том, как он будет воспитывать своих учеников в духе высоких гражданских добродетелей, учитель переходит к мыслям о своей будущей жизни, о семье: «И эти мечты показались ему еще приятнее, чем даже мечты об общественном деятеле, который придет к нему благодарить за посеянные в его сердце добрые семена».

Сходную ситуацию разрабатывает Гаршин и в рассказе «Художники» (1879). Социальное зло в этом рассказе видит не только Рябинин, но и его антипод Дедов. Именно он указывает Рябинину на ужасные условия труда рабочих на заводе: «И вы думаете, много они получают за такую каторжную работу? Гроши! <...> Сколько тяжелых впечатлений на всех этих заводах, Рябинин, если бы вы знали! Я так рад, что разделался с ними навсегда. Просто жить тяжело было сначала, смотря на все эти страдания...».

И Дедов отворачивается от этих тяжелых впечатлений, обращаясь к природе и искусству, подкрепляя свою позицию созданной им теорией прекрасного. Это тоже «мундир», который он надевает, чтобы поверить в собственную порядочность.

Но это все-таки достаточно простая форма лжи. Центральным в творчестве Гаршина станет не отрицательный герой (их, как заметила современная Гаршину критика, вообще немного в его произведениях), а человек, преодолевающий высокие, «благородные» формы лжи самому себе. Эта ложь связана с тем, что человек не только на словах, но и на деле следует высоким, по общему признанию, идеям и нравственным нормам, таким как верность делу, долгу, родине, искусству.

В результате, однако, он убеждается, что следование этим идеалам приводит не к уменьшению, а наоборот — к увеличению зла в мире. Исследованиепричин этого парадоксального явления в современном обществе и связанных с ним пробуждения и мучений совести — это и есть одна из основных гаршинских тем в русской литературе.

Дедов искренне увлечен своим делом, и оно заслоняет для него мир и страдания ближних. Рябинин, постоянно задававший себе вопрос, кому и зачем нужно его искусство, тоже ощущает, как художественное творчество начинает приобретать для него самодовлеющее значение. Он вдруг увидел, что «вопросы: куда? зачем? во время работы исчезают; в голове одна мысль, одна цель, и приведение ее в исполнение доставляет наслаждение. Картина — мир, в котором живешь и перед которым отвечаешь. Здесь исчезает житейская нравственность: ты создаешь себе новую в своем новом мире и в нем чувствуешь свою правоту, достоинство или ничтожество и ложь по-своему, независимо от жизни».

Вот что приходится преодолеть Рябинину, чтобы не уходить от жизни, не создавать хотя и очень высокий, но все-таки обособленный мир, отчужденный от общей жизни. Возрождение Рябинина наступит тогда, когда он почувствует чужую боль, как свою собственную, поймет, что люди научились не замечать окружающего зла, и ощутит себя ответственным за общественную неправду.

Необходимо убить покой людей, научившихся лгать самим себе, — такую задачу поставят перед собой Рябинин и создавший этот образ Гаршин.

Герой рассказа «Четыре дня» идет на войну, представляя себе только, как он будет «подставлять свою грудь под пули». Это его высокий и благородный самообман. Оказывается, что на войне нужно не только жертвовать собой, но и убивать других. Для того чтобы герой прозрел, Гаршину нужно вывести его из привычной колеи.

«Я никогда не находился в таком странном положении», — говорит Иванов. Смысл этой фразы заключается не только в том, что раненый герой лежит на поле боя и видит перед собой труп убитого им феллаха. Странность и необычность его взгляда на мир — в том, что ранее виденное им сквозь призму общих представлений о долге, войне, самопожертвовании вдруг освещается новым светом. В этом свете герой видит иначе не только настоящее, но и все свое прошлое. В его памяти возникают эпизоды, которым он раньше не придавал особого значения.

Многозначительно, например, название книги, которую он читал прежде: «Физиология обыденной жизни». В ней было написано, что без пищи человек может прожить больше недели и что один самоубийца, уморивший себя голодом, жил очень долго, потому что пил. В «обыденной» жизни эти факты могли только заинтересовать его, не более того. Теперь от глотка воды зависит его жизнь, а «физиология обыденной жизни» предстает перед ним в виде разлагающегося трупа убитого феллаха. Но ведь в каком-то смысле то, что с ним происходит, тоже обыденная жизнь войны,и он не первый раненый, умирающий на поле боя.

Иванов вспоминает, как раньше ему не раз приходилось держать черепа в руках и препарировать целые головы. Это тоже было обыденным, и он никогда не удивлялся этому. Здесь же скелет в мундире со светлыми пуговицами привел его в содрогание. Раньше он спокойно читал в газетах, что «потери наши незначительны». Теперь этой «незначительной потерей» стал он сам.

Оказывается, человеческое общество устроено так, что страшное в нем становится обыденным. Так, в постепенном сопоставлении настоящего и прошлого, открывается для Иванова правда человеческих отношений и ложь обыденного, т. е., как он понимает теперь, искаженного взгляда на жизнь, и встает вопрос о вине и ответственности. В чем виноват убитый им турецкий феллах? «И чем виноват я, хотя я и убил его?» — задает вопрос Иванов.

Весь рассказ строится на этом противопоставлении «раньше» и «теперь». Раньше Иванов в благородном порыве шел на войну, чтобы пожертвовать собой, но, оказывается, он жертвовал не собой, а другими. Теперь герой знает, кто он. «Убийство, убийца... И кто же? Я!». Теперь он знает и то, почему он стал убийцей: «Когда я затеял идти драться, мать и Маша не отговаривали меня, хотя и плакали надо мною.

Ослепленный идеею, я не видел этих слез. Я не понимал (теперь я понял), что я делал с близкими мне существами». Он был «ослеплен идеей» долга и самопожертвования и не знал, что общество так искажает человеческие отношения, что самая благородная идея может привести к нарушению коренных нравственных норм.

Многие абзацы рассказа «Четыре дня» начинаются с местоимения «я», затем называется действие, совершаемое Ивановым: «Я проснулся...», «Я приподнимаюсь...», «Я лежу...», «Я ползу...», «Я прихожу в отчаяние...». Последняя фраза звучит так: «Я могу говорить и рассказываю им все, что здесь написано». «Я могу» следует здесь понимать как «я должен» — должен открыть другим ту истину, которую только что познал.

Для Гаршина в основе большинства поступков людей лежит общее представление, идея. Но из этого положения он делает парадоксальный вывод. Научившись обобщать, человек утратил непосредственность восприятия мира. С точки зрения общих закономерностей, гибель людей на войне естественна и необходима. Но умирающий на поле боя не хочет принять эту необходимость.

Некую странность, неестественность в восприятии войны замечает в себе и герой рассказа «Трус» (1879): «Нервы, что ли, у меня так устроены, только военные телеграммы с обозначением числа убитых и раненых производят на меня действие гораздо более сильное, чем на окружающих. Другой спокойно читает: „Потери наши незначительны, ранены такие-то офицеры, низших чинов убито 50, ранено 100“, и еще радуется, что мало, а у меняпри чтении такого известия тотчас появляется перед глазами целая кровавая картина».

Почему, продолжает герой, если газеты сообщают об убийстве нескольких человек, все возмущены? Почему железнодорожная катастрофа, при которой погибло несколько десятков человек, обращает на себя внимание всей России? Но почему никто не возмущается, когда пишется о незначительных потерях на фронте, равных тем же нескольким десяткам человек? Убийство и железнодорожная катастрофа — это случайности, которые могли быть предотвращены.

Война — закономерность, на ней должно убиваться много людей, это естественно. Но герою рассказа трудно увидеть здесь естественность и закономерность, «Нервы у него так устроены», что он не умеет обобщать, а наоборот — конкретизирует общие положения. Он видит болезнь и смерть своего друга Кузьмы, и это впечатление умножается у него на те цифры, которые сообщают военные сводки.

Но, пройдя опыт Иванова, признавшего себя убийцей, нельзя, невозможно идти на войну. Поэтому вполне логично и естественно выглядит именно такое решение героя рассказа «Трус». Никакие доводы разума о необходимости войны не имеют для него значения, потому что, как он говорит, «я не рассуждаю о войне и отношусь к ней непосредственным чувством, возмущенным массою пролитой крови». И тем не менее он идет на войну. Ему мало чувствовать страдания людей, гибнущих на войне, как свои собственные, ему нужно разделить страдания со всеми. Только в таком случае совесть может быть спокойна.

По той же причине отказывается от художественного творчества Рябинин из рассказа «Художники». Он создал картину, которая изображала мучения рабочего и которая должна была «убить покой людей». Это первый шаг, но он делает и следующий — идет к тем, кто страдает. Именно на таком психологическом основании объединяется в рассказе «Трус» гневное отрицание войны с сознательным участием в ней.

В следующем произведении Гаршина о войне «Из воспоминаний рядового Иванова» (1882) страстная проповедь против войны и связанные с ней нравственные проблемы отходят на второй план. Изображение мира внешнего занимает такое же место, как и изображение процесса его восприятия. В центре рассказа стоит вопрос о взаимоотношениях солдата и офицера, шире — народа и интеллигенции. Участие в войне для интеллигентного рядового Иванова — это его хождение в народ.

Непосредственные политические задачи, которые ставили перед собой народники, оказались неосуществленными, но для интеллигенции начала 80-х гг. необходимость единения с народом и познания его продолжала оставаться главным вопросом эпохи. Многие из народников свое поражение связывали с тем, что они идеализировали народ, создали такой его образ, который не соответствовал действительности. В этом была своя правда, о которойписали и Г. Успенский, и Короленко. Но наступившее разочарование приводило к другой крайности — к «ссоре с меньшим братом». Это тягостное состояние «ссоры» и испытывает герой рассказа Венцель.

Когда-то он жил страстной верой в народ, но, столкнувшись с ним, разочаровался и озлобился. Он правильно понял, что Иванов идет на войну, чтобы приблизиться к народу, и предостерегает его от «литературности» взгляда на жизнь. По его мнению, именно литература «возвела мужика в перл создания», породив ни на чем не основанное преклонение перед ним.

Разочарование в народе Венцеля, как и многих подобных ему, действительно произошло от слишком идеалистического, литературного, «головного» представления о нем. Разбившись, эти идеалы сменились другой крайностью — презрением к народу. Но, как показывает Гаршин, это презрение тоже оказалось головным и далеко не всегда согласовывалось с душой и сердцем героя. Рассказ заканчивается тем, что после боя, в котором погибло пятьдесят два солдата из роты Венцеля, он, «прижавшись в уголку палатки и опустив голову на какой-то ящик», глухо рыдает.

В отличие от Венцеля Иванов не подходил к народу с теми или иными предвзятыми представлениями. Это позволило ему увидеть в солдатах действительно присущие им мужество, нравственную силу, верность долгу. Когда пятеро молодых вольноопределяющихся повторяли слова старинной воинской присяги «не щадя живота» нести все тяготы военного похода, он, «глядя на ряды сумрачных, готовых к бою людей <...> чувствовал, что это не пустые слова».

История русской литературы: в 4 томах / Под редакцией Н.И. Пруцкова и других - Л., 1980-1983 гг.

Русская литература XIX века

Всеволод Михайлович Гаршин

Биография

Гаршин Всеволод Михайлович - выдающийся русский прозаик. Родился 2 февраля 1855 г. в имении Приятная Долина Екатеринославской губернии (ныне Донецкая область, Украина) в дворянской офицерской семье. Пятилетним ребенком Гаршин пережил семейную драму, сказавшуюся на его здоровье и в значительной степени повлиявшую на мироощущение и характер. Его мать влюбилась в воспитателя старших детей П. В. Завадского, организатора тайного политического общества, и бросила семью. Отец пожаловался в полицию, Завадского арестовали и сослали в Петрозаводск. Мать переехала в Петербург, чтобы навещать ссыльного. Ребенок стал предметом острого раздора между родителями. До 1864 г. он жил с отцом, затем мать забрала его в Петербург и отдала в гимназию. В 1874 году Гаршин поступил в Горный институт. Но литература и искусство интересовали его больше, чем наука. Он начинает печатать, пишет очерки и искусствоведческие статьи. В 1877 году Россия объявила войну Турции; Гаршин в первый же день записывается добровольцем в действующую армию. В одном из первых своих сражений он увлек полк в атаку и был ранен в ногу. Рана оказалась неопасной, но в дальнейших военных действиях Гаршин участия уже не принимал. Произведенный в офицеры, он вскоре вышел в отставку, недолго пробыл вольнослушателем филологического факультета Петербургского университета, а затем всецело отдался литературной деятельности. Гаршин быстро приобрел известность, особенной популярностью пользовались рассказы, в которых отразились его военные впечатления, - «Четыре дня», «Трус», «Из воспоминаний рядового Иванова». В начале 80-х гг. обострился психический недуг писателя (это была наследственная болезнь, и проявлялась она, когда Гаршин был еще подростком); обострение во многом было вызвано казнью революционера Млодецкого, за которого Гаршин пытался вступиться перед властями. Около двух лет он провел в харьковской психиатрической лечебнице. В 1883 писатель женится на Н. М. Золотиловой, слушательнице женских медицинских курсов. В эти годы, которые Гаршин считал самыми счастливыми в своей жизни, создан лучший его рассказ - «Красный цветок». В 1887 г. выходит последнее произведение - детская сказка «Лягушка - путешественница». Но очень скоро наступает очередная тяжелая депрессия. 24 марта 1888 г. во время одного из припадков Всеволод Михайлович Гаршин кончает с собой - он бросается в лестничный пролет. Похоронен писатель в Петербурге.

Гаршин Всеволод Михайлович остался в памяти русской прозы. На свет он появился 2 февраля 1855 г. на территории Екатеринославской губернии, в имении Приятная Долина (сейчас Донецкая область, Украина) в семье офицера при дворе. В возрасте пяти лет он впервые испытал неведомые чувства, которые впоследствии нанесут урон его здоровью, и окажут влияние на характер и мировоззрение.

Воспитателем старших детей на тот момент был П.В. Завадский, он же главарь подпольного политического общества. В него влюбляется мать Всеволода и уходит из семьи. Отец же, в свою очередь, обращается за помощью в полицию, и Завадский оказывается в ссылке в Петрозаводске. Чтобы быть поближе к любимому, мать переезжает в Петрозаводск. Но поделить ребенка родителям сложно. До девятилетнего возраста маленький Всеволод жил с отцом, но при переезде мать забирает его в Петербург и отдает учиться в гимназию.

После окончания гимназии в 1874 г. Гаршин становится студентом Горного института. Но наука на втором плане, на первый план выходит искусство и литература. Путь в литературу начинается с коротких очерков и статей. Когда в 1877 году Россия открывает войну с Турцией, Гаршин изъявляет желание воевать, и тут же идет в ряды добровольцев. Скорое ранение в ногу поставило крест на дальнейшем участии в боевых действиях.

Офицер Гаршин вскоре уходит в отставку, на короткое время став слушателем филологического факультета при университете в Петербурге. 80-е начались обострением наследственной психической болезни, первые проявление которой начались в отрочестве. Причиной тому во многом послужила казнь революционера Молодецкого, которого яростно защищал Гаршин перед властями. Его помещают на лечение в Харьковскую психиатрическую лечебницу на два года.

После лечения, в 1883 году, Гаршин создает семью с Н.М. Золотиловой, имеющей медицинское образование. Эти годы становятся самыми счастливыми в его жизни, и именно в эти годы выходит лучшее произведение, - рассказ «Красный цветок». Его перу принадлежат также повествования «Сигнал» и «Художники». Последним детищем, в 1887 году, стала детская сказка «Лягушка-путешественница». Но в скором времени Гаршина снова настигает тяжелое обострение. Он не в силах справиться с депрессией. 24 марта 1888 года становится последним днем в жизни прозаика, он бросился в лестничный пролет. Вечный покой Всеволод Михайлович Гаршин обрел на кладбище в Петербурге.