Сегодня в Стокгольме в преддверии церемонии вручения Нобелевской премии по литературе Светлана Алексиевич прочитала свою нобелевскую лекцию ..
О проигранной битве
Я стою на этой трибуне не одна... Вокруг меня голоса, сотни голосов, они всегда со мной. С моего детства. Я жила в деревне. Мы, дети, любили играть на улице, но вечером нас, как магнитом, тянуло к скамейкам, на которых собирались возле своих домов или хат, как говорят у нас, уставшие бабы. Ни у кого из них не было мужей, отцов, братьев, я не помню мужчин после войны в нашей деревне - во время второй мировой войны в Беларуси на фронте и в партизанах погиб каждый четвертый беларус. Наш детский мир после войны - это был мир женщин. Больше всего мне запомнилось, что женщины говорили не о смерти, а о любви. Рассказывали, как прощались в последний день с любимыми, как ждали их, как до сих пор ждут. Уже годы прошли, а они ждали: «пусть без рук, без ног вернется, я его на руках носить буду». Без рук... без ног... Кажется, я с детства знала, что такое любовь...
Вот только несколько печальных мелодий из хора, который я слышу...
«Зачем тебе это знать? Это так печально. Я своего мужа на войне встретила. Была танкисткой. До Берлина дошла. Помню, как стоим, он еще мне не муж тогда был возле рейхстага, и он мне говорит: "Давай поженимся. Я тебя люблю". А меня такая обида взяла после этих слов - мы всю войну в грязи, в пыли, в крови, вокруг один мат. Я ему отвечаю: "Ты сначала сделай из меня женщину: дари цветы, говори ласковые слова, вот я демобилизуюсь и платье себе пошью". Мне даже ударить хотелось его от обиды. Он это все почувствовал, а у него одна щека была обожжена, в рубцах, и я вижу на этих рубцах слезы. "Хорошо, я выйду за тебя замуж". Сказала так... сама не поверила, что это сказала... Вокруг сажа, битый кирпич, одним словом, война вокруг...»
«Жили мы около Чернобыльской атомной станции. Я работала кондитером, пирожки лепила. А мой муж был пожарником. Мы только поженились, ходили даже в магазин, взявшись за руки. В день, когда взорвался реактор, муж как раз дежурил в пожарной части. Они поехали на вызов в своих рубашках, домашней одежде, взрыв на атомной станции, а им никакой спецодежды не выдали. Так мы жили... Вы знаете... Всю ночь они тушили пожар и получили радиодозы, несовместимые с жизнью. Утром их на самолете сразу увезли в Москву. Острая лучевая болезнь... человек живет всего несколько недель... Мой сильный был, спортсмен, умер последний. Когда я приехала, мне сказали, что он лежит в специальном боксе, туда никого не пускают. "Я его люблю, - просила я. Их там солдаты обслуживают. Куда ты?" - "Люблю". - Меня уговаривали: "Это уже не любимый человек, а объект, подлежащий дезактивации. Понимаешь?" А я одно себе твердила: люблю, люблю... Ночью по пожарной лестнице поднималась к нему... Или ночью вахтеров просила, деньги им платила, чтобы меня пропускали... Я его не оставила, до конца была с ним... После его смерти... через несколько месяцев родила девочку, она прожила всего несколько дней. Она... Мы ее так ждали, а я ее убила... Она меня спасла, весь радиоудар она приняла на себя. Такая маленькая... Крохотулечка... Но я любила их двоих. Разве можно убить любовью? Почему это рядом - любовь и смерть? Всегда они вместе. Кто мне объяснит? Ползаю у могилы на коленках...»
«Как я первый раз убил немца... Мне было десять лет, партизаны уже брали меня с собой на задания. Этот немец лежал раненый... Мне сказали забрать у него пистолет, я подбежал, а немец вцепился в пистолет двумя руками и водит перед моим лицом. Но он не успевает первым выстрелить, успеваю я...
Я не испугался, что убил... И в войну его не вспоминал. Вокруг было много убитых, мы жили среди убитых. Я удивился, когда через много лет, вдруг появился сон об этом немце. Это было неожиданно... Сон приходил и приходил ко мне... То я лечу, и он меня не пускает. Вот поднимаешься... Летишь...летишь... Он догоняет, и я падаю вместе с ним. Проваливаюсь в какую-то яму. То я хочу встать... подняться... А он не дает...Из-за него я не могу улететь...
Один и тот же сон... Он преследовал меня десятки лет...
Я не могу своему сыну рассказать об этом сне. Сын был маленький - я не мог, читал ему сказки. Сын уже вырос - все равно не могу...»
Флобер говорил о себе, что он человек - перо, я могу сказать о себе, что я человек - ухо. Когда я иду по улице, и ко мне прорываются какие-то слова, фразы, восклицания, всегда думаю: сколько же романов бесследно исчезают во времени. В темноте. Есть та часть человеческой жизни - разговорная, которую нам не удается отвоевать для литературы. Мы ее еще не оценили, не удивлены и не восхищены ею. Меня же она заворожила и сделала своей пленницей. Я люблю, как говорит человек... Люблю одинокий человеческий голос. Это моя самая большая любовь и страсть.
Мой путь на эту трибуну был длиной почти в сорок лет. - от человека к человеку, от голоса к голосу. Не могу сказать, что он всегда был мне под силу этот путь - много раз я была потрясена и испугана человеком, испытывала восторг и отвращение, хотелось забыть то, что я услышала, вернуться в то время, когда была еще в неведении. Плакать от радости, что я увидела человека прекрасным, я тоже не раз хотела.
Я жила в стране, где нас с детства учили умирать. Учили смерти. Нам говорили, что человек существует, чтобы отдать себя, чтобы сгореть, чтобы пожертвовать собой. Учили любить человека с ружьем. Если бы я выросла в другой стране, то я бы не смогла пройти этот путь. Зло беспощадно, к нему нужно иметь прививку. Но мы выросли среди палачей и жертв. Пусть наши родители жили в страхе и не все нам рассказывали, а чаще ничего не рассказывали, но сам воздух нашей жизни был отравлен этим. Зло все время подглядывало за нами.
Я написала пять книг, но мне кажется, что все это одна книга. Книга об истории одной утопии...
Варлам Шаламов писал: «Я был участником огромной проигранной битвы за действительное обновление человечества». Я восстанавливаю историю этой битвы, ее побед и ее поражения. Как хотели построить Царство Небесное на земле. Рай! Город солнца! А кончилось тем, что осталось море крови, миллионы загубленных человеческих жизней. Но было время, когда ни одна политическая идея XX века не была сравнима с коммунизмом (и с Октябрьской революцией, как ее символом), не притягивала западных интеллектуалов и людей во всем мире сильнее и ярче. Раймон Арон называл русскую революцию «опиум для интеллектуалов». Идее о коммунизме по меньшей мере две тысячи лет. Найдем ее у Платона - в учениях об идеальном и правильном государстве, у Аристофана - в мечтах о времени, когда «все станет общим»... У Томаса Мора и Таммазо Кампанеллы... Позже у Сен-Симона, Фурье и Оуэна. Что-то есть в русском духе такое, что заставило попытаться сделать эти грезы реальностью.
Двадцать лет назад мы проводили «красную» империю с проклятиями и со слезами. Сегодня уже можем посмотреть на недавнюю историю спокойно, как на исторический опыт. Это важно, потому что споры о социализме не утихают до сих пор. Выросло новое поколение, у которого другая картина мира, но немало молодых людей опять читают Маркса и Ленина. В русских городах открывают музеи Сталина, ставят ему памятники.
«Красной» империи нет, а «красный» человек остался. Продолжается.
Мой отец, он недавно умер, до конца был верующим коммунистом. Хранил свой партийный билет. Я никогда не могу произнести слово «совок», тогда мне пришлось бы так назвать своего отца, «родных», знакомых людей. Друзей. Они все оттуда - из социализма. Среди них много идеалистов. Романтиков. Сегодня их называют по-другому - романтики рабства. Рабы утопии. Я думаю, что все они могли бы прожить другую жизнь, но прожили советскую. Почему? Ответ на этот вопрос я долго искала - изъездила огромную страну, которая недавно называлась СССР, записала тысячи пленок. То был социализм и была просто наша жизнь. По крупицам, по крохам я собирала историю «домашнего», «внутреннего» социализма. То, как он жил в человеческой душе. Меня привлекало вот это маленькое пространство - человек... один человек. На самом деле там все и происходит.
Сразу после войны Теодор Адорно был потрясен: «Писать стихи после Освенцима - это варварство». Мой учитель Алесь Адамович, чье имя хочу назвать сегодня с благодарностью, тоже считал, что писать прозу о кошмарах XX века кощунственно. Тут нельзя выдумывать. Правду нужно давать, как она есть. Требуется «сверхлитература». Говорить должен свидетель. Можно вспомнить и Ницше с его словами, что ни одни художник не выдержит реальности. Не поднимет ее.
Всегда меня мучило, что правда не вмещается в одно сердце, в один ум. Что она какая-то раздробленная, ее много, она разная, и рассыпана в мире. У Достоевского есть мысль, что человечество знает о себе больше, гораздо больше, чем оно успело зафиксировать в литературе. Что делаю я? Я собираю повседневность чувств, мыслей, слов. Собираю жизнь своего времени. Меня интересует история души. Быт души. То, что большая история обычно пропускает, к чему она высокомерна. Занимаюсь пропущенной историей. Не раз слышала и сейчас слышу, что это не литература, это документ. А что такое литература сегодня? Кто ответит на этот вопрос? Мы живем быстрее, чем раньше. Содержание рвет форму. Ломает и меняет ее. Все выходит из своих берегов: и музыка, и живопись, и в документе слово вырывается за пределы документа. Нет границ между фактом и вымыслом, одно перетекает в другое. Даже свидетель не беспристрастен. Рассказывая, человек творит, он борется со временем, как скульптор с мрамором. Он - актер и творец.
Меня интересует маленький человек. Маленький большой человек, так я бы сказала, потому что страдания его увеличивают. Он сам в моих книгах рассказывает свою маленькую историю, а вместе со своей историей и большую. Что произошло и происходит с нами еще не осмысленно, надо выговорить. Для начала хотя бы выговорить. Мы этого боимся, пока не в состоянии справиться со своим прошлым. У Достоевского в «Бесах» Шатов говорит Ставрогину перед началом беседы: «Мы два существа сошлись в беспредельности... в последний раз в мире. Оставьте ваш тон и возьмите человеческий! Заговорите хоть раз голосом человеческим».
Приблизительно так начинаются у меня разговоры с моими героями. Конечно, человек говорит из своего времени, он не может говорить из ниоткуда! Но пробиться к человеческой душе трудно, она замусорена суевериями века, его пристрастиями и обманами. Телевизором и газетами.
Мне хотелось бы взять несколько страниц из своих дневников, чтобы показать, как двигалось время... как умирала идея... Как я шла по ее следам...
1980–1985 гг.
Пишу книгу о войне... Почему о войне? Потому что мы военные люди - мы или воевали или готовились к войне. Если присмотреться, то мы все думаем по-военному. Дома, на улице. Поэтому у нас так дешево стоит человеческая жизнь. Все, как на войне.
Начинала с сомнений. Ну, еще одна книга о войне... Зачем?
В одной из журналистских поездок встретилась с женщиной, она была на войне санинструктором. Рассказала: шли они зимой через Ладожское озеро, противник заметил движение и начал обстреливать. Кони, люди уходили под лед. Происходило все ночью, и она, как ей показалось, схватила и стала тащить к берегу раненого. «Тащу его мокрого, голого, думала одежду сорвало, - рассказывала. - А на берегу обнаружила, что притащила огромную раненую белугу. И загнула такого трехэтажного мата - люди страдают, а звери, птицы, рыбы - за что? В другой поездке услышала рассказ санинструктора кавалерийского эскадрона, как во время боя притащила она в воронку раненого немца, но что это немец обнаружила уже в воронке, нога у него перебита, истекает кровью. Это же враг! Что делать? Там наверху свои ребята гибнут! Но она перевязывает этого немца и ползет дальше. Притаскивает русского солдата, он в бессознании, когда приходит в сознание, хочет убить немца, а тот, когда приходит в сознание, хватается за автомат и хочет убить русского. "То одному по морде дам, то другому. Ноги у нас, - вспоминала, - все в крови. Кровь перемешалась"».
Это была война, которую я не знала. Женская война. Не о героях. Не о том, как одни люди героически убивали других людей. Запомнилось женское причитание: «Идешь после боя по полю. А они лежат... Все молодые, такие красивые. Лежат и в небо смотрят. И тех, и других жалко». Вот это «и тех, и других» подсказало мне, о чем будет моя книга. О том, что война - это убийство. Так это осталось в женской памяти. Только что человек улыбался, курил - и уже его нет. Больше всего женщины говорят об исчезновении, о том, как быстро на войне все превращается в ничто. И человек, и человеческое время. Да, они сами просились на фронт, в 17–18 лет, но убивать не хотели. А умереть были готовы. Умереть за Родину. Из истории слов не выкинешь - за Сталина тоже.
Книгу два года не печатали, ее не печатали до перестройки. До Горбачева. «После вашей книги никто не пойдет воевать, - учил меня цензор. - Ваша война страшная. Почему у вас нет героев?» Героев я не искала. Я писала историю через рассказ никем не замеченного ее свидетеля и участника. Его никто никогда не расспрашивал. Что думают люди, просто люди о великих идеях мы не знаем. Сразу после войны человек бы рассказал одну войну, через десятки лет другую, конечно, у него что-то меняется, потому что он складывает в воспоминания всю свою жизнь. Всего себя. То, как он жил эти годы, что читал, видел, кого встретил. Во что верит. Наконец, счастлив он или не счастлив. Документы - живые существа, они меняются вместе с нами...
Но я абсолютно уверена, что таких девчонок, как военные девчонки 41-го года, больше никогда не будет. Это было самое высокое время «красной» идеи, даже выше, чем революция и Ленин. Их Победа до сих пор заслоняет собой ГУЛАГ. Я бесконечно люблю этих девчонок. Но с ними нельзя было поговорить о Сталине, о том, как после войны составы с победителями шли в Сибирь, с теми, кто был посмелее. Остальные вернулись и молчали. Однажды я услышала: «Свободными мы были только в войну. На передовой». Наш главный капитал - страдание. Не нефть, не газ - страдание. Это единственное, что мы постоянно добываем. Все время ищу ответ: почему наши страдания не конвертируются в свободу? Неужели они напрасные? Прав был Чаадаев: Россия - страна без памяти, пространство тотальной амнезии, девственное сознание для критики и рефлексии.
Великие книги валяются под ногами...
1989 г.
Я - в Кабуле. Я не хотела больше писать о войне. Но вот я на настоящей войне. Из газеты «Правда»: «Мы помогаем братскому афганскому народу строить социализм». Всюду люди войны, вещи войны. Время войны.
Меня вчера не взяли в бой: «Оставайтесь в гостинице, барышня. Отвечай потом за вас». Я сижу в гостинице и думаю: что-то есть безнравственное в разглядывании чужого мужества и риска. Вторую неделю я уже здесь и не могу отделаться от чувства, что война - порождение мужской природы, для меня непостижимой. Но будничность войны грандиозна. Открыла для себя, что оружие красиво: автоматы, мины, танки. Человек много думал над тем, как лучше убить другого человека. Вечный спор между истиной и красотой. Мне показали новую итальянскую мину, моя «женская» реакция: «Красивая. Почему она красивая?» По-военному мне точно объяснили, что если на эту мину наехать или наступить вот так... под таким-то углом... от человека останется полведра мяса. О ненормальном здесь говорят, как о нормальном, само собой разумеющимся. Мол, война... Никто не сходит с ума, от этих картин, что вот лежит на земле человек, убитый не стихией, не роком, а другим человеком.
Видела загрузку «черного тюльпана» (самолет, который увозит на Родину цинковые гробы с погибшими). Мертвых часто одевают в старую военную форму еще сороковых годов, с галифе, бывает, что и этой формы не хватает. Солдаты переговаривались между собой: «В холодильник привезли новых убитых. Как будто несвежим кабаном пахнет». Буду об этом писать. Боюсь, что дома мне не поверят. В наших газетах пишут об аллеях дружбы, которые сажают советские солдаты.
Разговариваю с ребятами, многие приехали добровольно. Поросились сюда. Заметила, что большинство из семей интеллигенции - учителей, врачей, библиотекарей - одним словом, книжных людей. Искренне мечтали помочь афганскому народу строить социализм. Сейчас смеются над собой. Показали мне место в аэропорту, где лежали сотни цинковых гробов, таинственно блестели на солнце. Офицер, сопровождавший меня, не сдержался: «Может тут и мой гроб... Засунут туда... А за что я тут воюю?» Тут же испугался своих слов: «Вы это не записывайте».
Ночью мне снились убитые, у всех были удивленные лица: как это я убит? Неужели я убит?
Вместе с медсестрами ездила в госпиталь для мирных афганцев, мы возили детям подарки. Детские игрушки, конфеты, печенье. Мне досталось штук пять плюшевых Мишек. Приехали в госпиталь - длинный барак, из постели и белья у всех только одеяла. Ко мне подошла молодая афганка с ребенком на руках, хотела что-то сказать, за десять лет тут все научились немного говорить по-русски, я дала ребенку игрушку, он взял ее зубами. «Почему зубами?» - удивилась я. Афганка сдернула одеялко с маленького тельца, мальчик был без обеих рук. - Это твои русские бомбили». Кто-то удержал меня, я падала...
Я видела, как наш «Град» превращает кишлаки в перепаханное поле. Была на афганском кладбище, длинном как кишлак. Где-то посредине кладбища кричала старая афганка. Я вспомнила, как в деревне под Минском вносили в дом цинковый гроб, и как выла мать. Это не человеческий крик был и не звериный... Похожий на тот, что я слышала на кабульском кладбище...
Признаюсь, я не сразу стала свободной. Я была искренней со своими героями, и они доверяли мне. У каждого из нас был свой путь к свободе. До Афганистана я верила в социализм с человеческим лицом. Оттуда вернулась свободной от всех иллюзий. «Прости меня отец, - сказала я при встрече, - ты воспитал меня с верой в коммунистические идеалы, но достаточно один раз увидеть как недавние советские школьники, которых вы с мамой учите, (мои родители были сельские учителя) на чужой земле убивают неизвестных им людей, чтобы все твои слова превратились в прах. Мы - убийцы, папа, понимаешь!?» Отец заплакал.
Из Афганистана возвращалось много свободных людей. Но у меня есть и другой пример. Там, в Афганистане, парень мне кричал: «Что ты, женщина, можешь понять о войне? Разве люди так умирают на войне, как в книгах и кино? Там они умирают красиво, а у меня вчера друга убили, пуля попала в голову. Он еще метров десять бежал и ловил свои мозги...» А через семь лет этот же парень - теперь удачливый бизнесмен, любит рассказывать об Афгане. - Позвонил мне: «Зачем твои книги? Они слишком страшные». Это уже был другой человек, не тот, которого я встретила среди смерти, и который не хотел умирать в двадцать лет...
Я спрашивала себя, какую книгу о войне я хотела бы написать. Хотела бы написать о человеке, который не стреляет, не может выстрелить в другого человека, кому сама мысль о войне приносит страдание. Где он? Я его не встретила.
1990–1997 гг.
Русская литература интересна тем, что она единственная может рассказать об уникальном опыте, через который прошла когда-то огромная страна. У меня часто спрашивают: почему вы все время пишите о трагическом? Потому что мы так живем. Хотя мы живем теперь в разных странах, но везде живет «красный» человек. Из той жизни, с теми воспоминаниями.
Долго не хотела писать о Чернобыле. Я не знала, как об этом написать, с каким инструментом и откуда подступиться? Имя мой маленькой, затерянной в Европе страны, о которой мир раньше почти ничего не слышал, зазвучало на всех языках, а мы, беларусы, стали чернобыльским народам. Первыми прикоснулись к неведомому. Стало ясно: кроме коммунистических, национальных и новых религиозных вызовов, впереди нас ждут более свирепые и тотальные, но пока еще скрытые от глаза. Что-то уже после Чернобыля приоткрылось...
В памяти осталось, как старый таксист отчаянно выругался, когда голубь ударился в лобовое стекло: «За день две-три птицы разбиваются. А в газетах пишут ситуация под контролем».
В городских парках сгребали листья и увозили за город, там листья хоронили. Срезали землю с зараженных пятен и тоже хоронили - землю хоронили в земле. Хоронили дрова, траву. У всех были немного сумасшедшие лица. Рассказывал старый пасечник: «Вышел утром в сад, чего-то не хватает, какого-то знакомого звука. Ни одной пчелы... Не слышно ни одной пчелы. Ни одной! Что? Что такое? И на второй день они не вылетели и на третий... Потом нам сообщили, что на атомной станции - авария, а она рядом. Но долго мы ничего не знали. Пчелы знали, а мы нет». Чернобыльская информация в газетах была сплошь из военных слов: взрыв, герои, солдаты, эвакуация... На самой станции работало КГБ. Искали шпионов и диверсантов, ходили слухи, что авария - запланированная акция западных спецслужб, чтобы подорвать лагерь социализма. По направлению к Чернобылю двигалась военная техника, ехали солдаты. Система действовала, как обычно, по-военному, но солдат с новеньким автоматом в этом новом мире был трагичен. Все, что он мог, набрать большие радиодозы и умереть, когда вернется домой.
На моих глазах дочернобыльский человек превращался в чернобыльского.
Радиацию нельзя было увидеть, потрогать, услышать ее запах... Такой знакомый и незнакомый мир уже окружал нас. Когда я поехала в зону, мне быстро объяснили: цветы рвать нельзя, садиться на траву нельзя, воду из колодца не пить...Смерть таилась повсюду, но это уже была какая-то другая смерть. Под новыми масками. В незнакомом обличии. Старые люди, пережившие войну, опять уезжали в эвакуацию - смотрели на небо: «Солнце светит... Нет ни дыма, ни газа. Не стреляют. Ну, разве это война? А надо становиться беженцами».
Утром все жадно хватали газеты и тут же откладывали их с разочарованием - шпионов не нашли. О врагах народа не пишут. Мир без шпионов и врагов народа был тоже не знаком. Начиналось что-то новое. Чернобыль вслед за Афганистаном делал нас свободными людьми.
Для меня мир раздвинулся. В зоне я не чувствовала себя ни беларуской, ни русской, ни украинкой, а представителем биовида, который может быть уничтожен. Совпали две катастрофы: социальная - уходила под воду социалистическая Атлантида и космическая - Чернобыль. Падение империи волновало всех: люди были озабочены днем и бытом, на что купить и как выжить? Во что верить? Под какие знамена снова встать? Или надо учиться жить без большой идеи? Последнее никому незнакомо, потому что еще никогда так не жили. Перед «красным» человеком стояли сотни вопросов, он переживал их в одиночестве. Никогда он не был так одинок, как в первые дни свободы. Вокруг меня были потрясенные люди. Я их слушала...
Закрываю свой дневник...
Что с нами произошло, когда империя пала? Раньше мир делился: палачи и жертвы - это ГУЛАГ, братья и сестры - это война, электорат - это технологии, современный мир. Раньше наш мир еще делился на тех, кто сидел и кто сажал, сегодня деление на славянофилов и западников, на национал-предателей и патриотов. А еще на тех, кто может купить и кто не может купить. Последнее, я бы сказала, самое жестокое испытание после социализма, потому что недавно все были равны. «Красный» человек так и не смог войти в то царство свободы, о которой мечтал на кухне. Россию разделили без него, он остался ни с чем. Униженный и обворованный. Агрессивный и опасный.
Что я слышала, когда ездила по России...
– Модернизация у нас возможна путем шарашек и расстрелов.
– Русский человек вроде бы и не хочет быть богатым, даже боится. Что же он хочет? А он всегда хочет одного: чтобы кто-то другой не стал богатым. Богаче, чем он.
– Честного человека у нас не найдешь, а святые есть.
– Не поротых поколений нам не дождаться; русский человек не понимает свободу, ему нужен казак и плеть.
– Два главных русских слова: война и тюрьма. Своровал, погулял, сел... вышел и опять сел...
– Русская жизнь должна быть злая, ничтожная, тогда душа поднимается, она осознает, что не принадлежит этому миру... Чем грязнее и кровавее, тем больше для нее простора...
– Для новой революции нет ни сил, ни какого-то сумасшествия. Куража нет. Русскому человеку нужна такая идея, чтобы мороз по коже...
– Так наша жизнь и болтается - между бардаком и бараком. Коммунизм не умер, труп жив.
Беру на себя смелость сказать, что мы упустили свой шанс, который у нас был в 90-ые годы. На вопрос: какой должна быть страна - сильной или достойной, где людям хорошо жить, выбрали первый - сильной. Сейчас опять время силы. Русские воюют с украинцам. С братьями. У меня отец - беларус, мать - украинка. И так у многих. Русские самолеты бомбят Сирию...
Время надежды сменило время страха. Время повернуло вспять... Время сэконд-хэнд...
Теперь я не уверена, что дописала историю «красного» человека...
У меня три дома - моя беларуская земля, родина моего отца, где я прожила всю жизнь, Украина, родина моей мамы, где я родилась, и великая русская культура, без которой я себя не представляю. Они мне все дороги. Но трудно в наше время говорить о любви.
Сегодня в 14.00 по минскому времени Шведская королевская академия наук назвала имя нового лауреата Нобелевской премии по литературе. Впервые в истории ее получила гражданка Беларуси — писательница Светлана Алексиевич.
Как сообщила постоянный секретарь Шведской академии Сара Даниус, премия присуждена белорусской писательнице «за многоголосое звучание ее прозы и увековечивание страдания и мужества».
За всю историю вручения премии из 112 победителей Алексиевич стала четырнадцатой женщиной, получившей премию в области литературы. В этом году призовые составили 8 миллионов шведских крон (953 тысячи долларов).
Нынешняя номинация стала третьей для Алексиевич, однако в отличие от прошлых лет, букмекеры изначально ее главным фаворитом. А за день до оглашения имени победителя конторы повысили ставки на то, что белоруске достанется «Нобель» с пяти к одному до трех к одному.
Светлана Алексиевич родилась в 1948 году в городе Иванo-Франковске (Украина). В 1972 году окончила отделение журналистики Белгосуниверситета им. Ленина. Работала воспитательницей в школе-интернате, учительницей. С 1966 года — в редакциях районных газет «Прыпяцкая праўда» и «Маяк коммунизма», в республиканской «Сельской газете», с 1976 года — в журнале «Неман».
Литературную деятельность начала в 1975 году. Первая книга — «У войны не женское лицо» — была готова в 1983 и пролежала в издательстве два года. Автора обвиняли в пацифизме, натурализме и развенчании героического образа советской женщины. «Перестройка» дала благотворный толчок. Книга почти одновременно вышла в журнале «Октябрь», «Роман-газете», в издательствах «Мастацкая літаратура», «Советский писатель». Общий тираж дошел до 2 млн экземпляров.
Также перу Алексиевич принадлежат художественно-документальные книги «Цинковые мальчики», «Чернобыльская молитва», «Время секонд хэнд» и другие произведения.
Алексиевич имеет множество наград. Среди них — премия Ремарка (2001), Национальная премия критики (США, 2006), приз читательских симпатий по результатам читательского голосования премии «Большая книга» (2014) за книгу «Время секонд хэнд», а также премия Курта Тухольского «За мужество и достоинство в литературе», премия Андрея Синявского «За благородство в литературе», российская независимая премия «Триумф», лейпцигская книжная премия «За вклад в европейское взаимопонимание», немецкая премия «За лучшую политическую книгу» и имени Гердера. В 2013 году Светлана Алексиевич стала лауреатом Международной премии мира немецких книготорговцев.
Белорусских наград и премий писательница не имеет.
Книги писательницы издавались в 19 странах мира, в том числе США, Германии, Великобритании, Японии, Швеции, Франции, Китае, Вьетнаме, Болгарии, Индии.
В одном из интервью Светлана Алексиевич обозначила главную идею своих книг: «Я всегда хочу понять, сколько человека в человеке. И как этого человека в человеке защитить» .
Сегодня в Стокгольме объявили имя лауреата Нобелевской премии по литературе. Светлана Алексиевич! Белорусская писательница, книги которой читают во всем мире на десятках языков, получила самую престижную мировую награду.
Эту новость ждали последние три года: Алексиевич номинировалась еще в 2013 году. Как и в этом году, тогда букмекеры называли ее в числе лидеров.
Постоянный секретарь Шведской академии Сара Даниус сегодня рассказывает: Алексиевич не сразу поняла, что ей звонят из Нобелевского комитета
Я уже связалась со Светланой, - рассказала в интервью председатель жюри Нобелевской премии по литературе Сара Даниус (именно она объявила, что награда досталась Алексиевич). – Когда она, наконец, поняла, кто ей звонит, она была без ума от радости. И прокомментировала это так: «Фантастика!»
Мы дозвонились Алексиевич.
Светлана Александровна, «Комсомолка» поздравляет вас и всех белорусов с победой! Вся редакция кричала от восторга и переполнявших эмоций! Первое ваше слово было: «Фантастика!» Мы верили и знали, что справедливость в итоге торжествует. А вы что, сомневались?
Знаете, Эйнштейн , Бунин ждали по 10 лет, - заметно, что писательницу тоже переполняют эмоции, волнуется.
- Так и вы же ждали!
Но я ждала всего пару лет. Эта новость всегда будет неожиданной, такие великие тени вокруг: Шолохов , Бродский . Так, чтобы я сидела и знала, что я такая великая и обязательно получу – нет, таких мыслей не было.
- Букмекеры ставили на вашу победу уже в третий раз, надежда была сильнее?
Нет, я отношусь к этим вещам, как явлениям природы: я на это влиять не могу, эти вещи должны происходить сами по себе. Я об этом много не думала. ()
В интервью в «Комсомолке» в 2014 году Светлана Алексиевич на вопрос о Нобелевской премии ответила:
Награды для меня - это параллельная жизнь… Я получила в своей жизни большое количество наград. Как раз в то время, когда присуждали Нобелевскую премию, я получила Международную премию мира немецких книготорговцев, это большая награда - Премия мира. И я была рада, что звучит имя моей маленькой Беларуси . Мне было важно на вручении премии сформулировать, что я делаю. Сформулировать так, чтобы это было понятно в другом мире.
ДОСЬЕ «КП»
Светлана Александровна Алексиевич родилась 31 мая 1948 года в Ивано-Франковске (Украина ) в семье военнослужащего. Отец писательницы - белорус, мать - украинка. После демобилизации отца из армии семья Алексеевич переехала в Беларусь. Светлана Алексиевич окончила журфак БГУ в 1972 году.
Топ-5 книг Алексиевич
«У войны - не женское лицо»
«Чернобыльская молитва»
«Цинковые мальчики»
«Чудный олень вечной охоты»
«Время сэконд хэнд»
Правообладатель иллюстрации Getty Image caption Светлана Алексиевич стала 14-й женщиной, получившей Нобелевскую премию по литературе
Лауреатом Нобелевской премии по литературе стала белорусская писательница и журналистка Светлана Алексиевич.
Это – первая Нобелевская премия Белоруссии, где произведения этой писательницы, пишущей на русском языке, не печатаются.
В представлении Шведской литературной академии, которая присуждает Нобелевские премии по литературе, говорится, что творчество Алексиевич отличает "полифоническая проза, которая является памятником страданию и героизму в наше время".
"Используя свой уникальный творческий метод - тщательно составленный коллаж человеческих голосов - Алексиевич углубляет наше понимание всей эпохи", - заявил Нобелевский комитет.
Светлана Алексиевич родилась в украинском городе Станиславе (ныне Ивано-Франковск), ее отец - белорус, мать - украинка. В 1972 году окончила факультет журналистики Белорусского государственного университета, после чего работала в районной газете в городе Берёза Брестской области, в "Сельской газете" и в журнале "Нёман".
Первая книга Алексиевич "У войны не женское лицо" была написана в 1983 году. Книгу не издавали два года, советские критики обвинили писательницу в пацифизме, натурализме и развенчании героического образа советской женщины.
Правообладатель иллюстрации Getty Image caption Книги Светланы Алексиевич, выставленные в Шведской академии после объявления ее лауреатом Нобелевской премии по литературеС начала 2000 годов Светлана Алексиевич жила в Италии, Франции и Германии.
Писательница получила более десятка престижных литературных наград. В 2006 году она стала лауреатом Национальной премии книжных критиков США, а в 2014 была награждена французским орденом Искусств и литературы.
Алексиевич считалась претендентом на Нобелевскую премию еще в 2013 году. Она стала 14-й женщиной, получившей Нобелевскую премию по литературе.
Книги Светланы Алексиевич, написанные на русском языке, не издавались в Белоруссии.
Белорусские власти были недовольны оппозиционными взглядами писательницы и ее критичными заявлениями в адрес президента Александра Лукашенко.
Сегодня после объявления о решении Нобелевского комитета Алексиевич сообщила журналистам, что никто из руководства Белоруссии ее пока не поздравил. Однако позже она получила .
"Жанр человеческих голосов"
В 2007 году Светлана Алексиевич дала интервью информационному порталу "Афиша-Воздух", в котором так определила свой литературный жанр: "Мой жанр стоит на том, что у каждого человека есть свои догадки, которые он смог сформулировать раньше других. И если это все собрать вместе, получается роман голосов, роман времени. Один человек это сделать не в состоянии".
Правообладатель иллюстрации EPA Image caption Светлана Алексиевич углубляет наше понимание всей эпохи, заявил Нобелевский комитет"Я долго искала жанр, который бы отвечал тому, как я вижу мир. Тому, как устроен мой глаз, мое ухо... Пробовала себя", - пишет Светлана Алексиевич на своем сайте .
"Свои книги я высматриваю и выслушиваю на улицах. За окном. В них реальные люди рассказывают о главных событиях своего времени – война, развал социалистической империи, Чернобыль, а все вместе они оставляют в слове – историю страны, общую историю. Старую и новейшую. А каждый – историю своей маленькой человеческой судьбы", - так описывает писательница свой литературный жанр.
Среди ее самых известных произведений "У войны не женское лицо", "Цинковые мальчики" и "Чернобыльская молитва".
"Мы быстро забываем, какие мы были десять, двадцать или пятьдесят лет назад. А иногда стыдимся, или сами уже не верим, что так оно с нами и было. Искусство может солгать, а документ не обманывает... Хотя документ – это тоже чья-то воля, чья-то страсть. Но я складываю мир своих книг из тысяч голосов, судеб, кусочков нашего быта и бытия. Каждую свою книгу я пишу четыре-семь лет, встречаюсь и разговариваю, записываю 500-700 человек. Моя хроника охватывает десятки поколений", - рассказывает писательница.
Российский писатель Дмитрий Быков , что вручение Нобелевской премии Светлане Алексиевич - это большая честь для русской литературы и подтверждение ее высоких традиций, прежде всего русской литературной журналистики.
Совсем недавно Нобелевский комитет вынес решение о присуждении премии по литературе. Лауреатом ее стала писательница Светлана Алексиевич, биография которой мало известна современным читателям.
Поговорим сегодня более подробно о жизни и творческой судьбе этой подвижницы на литературной ниве.
Краткие биографические сведения о рождении и детстве
Будущая писательница родилась на Западной Украине (город Ивано-Франковск) в 1948 году. Отец ее был белорусом, а мать - украинкой. Жизнь ее семьи опалила война. Семьи и матери, и отца сильно пострадали во время оккупации украинских и белорусских земель. Отец прошел войну и демобилизовался только после победы. Тогда же он перевез свою жену и маленькую дочь в белорусское село в Гомелевской области. Отец и мать писательницы работали учителями.
Много повидала на своем веку Светлана Алексиевич, биография ее тому подтверждение.
Успешно окончив школу, Светлана поступила на факультет журналистики в престижный по советским меркам Белорусский государственный университет. По окончании университета перепробовала массу профессий: работала воспитателем, учителем и журналисткой. Первыми ее газетами стали издания «Припятская правда» и «Маяк коммунизма».
Зрелые годы
Писательским трудом Светлана увлеклась еще в молодости, ее очерки и небольшие рассказы стали печатать в советской прессе, тогда же она была удостоена чести быть принятой в Союз советских писателей (состоялось это событие в 1983 году). До сих пор ее причисляют к творцам белорусской литературы, что отразилось и в формулировке Нобелевской премии: «Белорусская писательница Светлана Алексиевич». Биография, личная жизнь ее состоялась именно в Белоруссии, отсюда и истинность подобных формулировок.
В годы перестройки писательница выпустила несколько книг, которые наделали много шума и причислили ее к разряду диссидентов (об этих изданиях мы поговорим несколько позже). В 2000-е гг. Алексиевич переехала в Европу, жила и работала во Франции, Германии и Италии. Недавно вернулась в Белоруссию.
Светлана Алексиевич: личная жизнь
Вопрос о женской судьбе писательницы всегда интересовал поклонников ее творчества, однако в данной области известно очень мало.
В своих работах Светлана Александровна рассказала очень много сугубо женских историй, но для всех журналистов, которые брали у нее интервью, тема «Светлана Алексиевич: личная жизнь» являлась закрытой. Писательница посвятила себя литературе как главному призванию всей жизни, во всех анкетах она указывает, что является незамужней женщиной. Известно, что долгое время она воспитывала свою племянницу - дочь рано умершей сестры.
Хотя нельзя сказать, что обделенным человеком является Алексиевич Светлана. Семья ее состоит из ее книг, сценариев к фильмам и журналистских работ.
Первые литературные опыты
Писательница Светлана Алексиевич всегда интересовалась полемическими темами в истории нашей страны.
Первая ее книга «Я уехал из деревни», подготовленная к печати в 1976 году, была посвящена теме постепенного угасания русской деревни. Автор справедливо указывала, что подобный массовый исход крестьянства из деревень был спровоцирован властями с их неразумной и антигуманной политикой всеобщей коллективизации. Естественно, что подобные интервью (а сама книга построена на этих интервью) не вызвали восторга в среде тогдашних советских чиновников, поэтому книга не была издана в СССР.
Вторая книга писательницы была выпущена в свет в 1983 году и наделала много шума. Называлась она «У войны не женское лицо». В этой работе писательница собрала воспоминания множества советских женщин, которые участвовали в Великой Отечественной войне. Часть воспоминаний была вырезано цензурой (позже автор вставила их в постсоветские издания). Алексиевич фактически развенчала тот образ, который был создан до нее в книгах о войне. В ее работе женщины рассказывают не о подвигах и победах, а о страхе, страданиях, погубленной молодости и о жестокости войны.
Такой же полемичной стала работа «Последние свидетели: книга недетских рассказов» (1985 г.). Она была посвящена воспоминаниям детей о страшных событиях Великой Отечественной войны. Печальные детские истории поведала читателям Алексиевич Светлана, семья которой сама оказалась в оккупации во время войны.
Известные работы писательницы
Много шума наделала работа «Цинковые мальчики» (1989), посвященная печальным для нашей страны событиям афганской войны. Здесь Алексиевич рассказывает об огромном горе матерей, потерявших своих сыновей и не понимающих, за что погибли их дети.
Следующая книга - «Зачарованные смертью» (1993) - рассказывала о практике массовых самоубийств людей, которые потеряли веру в прежние идеалы после крушения СССР.
Широкую известность приобрела работа писательницы «Чернобыльская молитва» (1997), которая рассказывала о печальных событиях катастрофы. Автор собрала в своей книге интервью с еще живыми участниками ликвидации последствий данной катастрофы.
Как мы видим, за свою долгую писательскую жизнь много книг создала Светлана Алексиевич, отзывы об этих книгах самые разные. Кто-то из читателей чтит талант автора, а кто-то проклинает Алексиевич, обвиняя в популизме и спекулятивной журналистике.
Жанровое своеобразие и идейное содержание книг писательницы
Писательница сама определяет жанр своей прозы как художественно-документальный. Ее привлекает как художественный вымысел, так и журналистская документалистика.
Так как темы ее книг волнуют очень многих людей, творчество писательницы является объектом пристального внимания со стороны критиков. И они расходятся в своих оценках.
Так, часть современных западных деятелей литературы считает, что Светлана Алексиевич, биография и творчество которой напрямую связаны с Советским Союзом, как никто другой может рассказать правду о том, чем был СССР для его граждан. Получается, что СССР был настоящей империей зла, которая не жалела свой народ ради достижения призрачных политических целей. Людей массово уничтожали в ГУЛАГе, гнали на убой на полях Второй мировой войны, не жалея ни детей, ни женщин, советское правительство ввергло страну в пучину афганской войны, допустило Чернобыльскую катастрофу и прочее.
Другие критики, относящие себя к традиционному «русскому миру», наоборот, упрекают писательницу в том, что она умеет видеть лишь негативные стороны советской и русской действительности, не замечая ее положительных сторон. Эти критики обвиняют автора в фактическом предательстве интересов своей Родины. Они говорят о том, что Светлана Алексиевич, биография которой напрямую связана с Белоруссией, Россией и Украиной, за всю свою жизнь ни сказала ничего доброго о важности единства этих трех стран. Эти критики считают, что автор сознательно искажает в своих работах реальные факты, создавая для западного и русского читателя образ «злой и коварной России».
Политические взгляды писательницы
Тема «Светлана Алексиевич: биография, личная жизнь» привлекает внимание журналистов, однако больший их интерес прикован к политическим взглядам писательницы.
Дело в том, что Светлана является последовательной сторонницей западнических взглядов, она неоднократно выступала с критикой политической позиции как президента Белоруссии А. Лукашенко, так и президента России В. Путина. Того и другого автор обвиняет в создании империи секонд-хенда (последняя книга писательницы так и называется - «Время секонд хенд» (2013 г.)). Алексиевич полагает, что Путин и Лукашенко хотят воскресить страшный и античеловечный советский проект, поэтому в своих публичных выступлениях писательница осуждает все действия нынешнего белорусского и российского лидеров. Она осуждает возрождение военной мощи Российской Федерации, считает Путина виновником гибели людей на Донбассе и т. д.
Нобелевская премия: история присуждения
Писательницу выдвигали на Нобелевскую премию дважды: в 2013 и в 2015 гг. В 2013 году премия была присуждена другому автору из Канады.
В 2015 году Нобелевский комитет принял решение выдать эту премию Светлане Алексиевич. Сразу же после оглашения этого решения многие стали интересоваться такой личностью, как Светлана Алексиевич. Нобелевская премия была ей присуждена не просто так, и это вызывает еще больший интерес.
Данная премия уже достаточно давно не присуждалась русскоязычным писателям. Более того, ее часто использовали как инструмент в политической борьбе между Россией и Западом: за всю свою историю премия присуждалась, как правило, тем, у кого были явные расхождения во взглядах с официальными властями Советской России (например, Александру Солженицыну, Борису Пастернаку, Ивану Бунину).
Краткий обзор нобелевской речи писательницы
По традиции лауреат Нобелевской премии по литературе выступает с благодарственной речью, в которой подводит своеобразные итоги своего творчества.
Выступила с такой речью и Светлана Алексиевич. Нобелевская премия по литературе дается один раз в жизни, поэтому писательница создала один из своих лучших текстов.
Темой выступления Алексиевич стал образ «красного человека», то есть человека с советской психикой, который до сих пор живет в сознании русских людей и заставляет их принимать те или иные решения. Этого человека Алексиевич осуждает как продукт тоталитарной эпохи.
Русских людей автор называет «рабами Утопии», возомнивших, что у них есть «особый русский путь», особая духовность, отличающаяся от духовности западных стран. Спасение нашей страны писательница видит в отрицании этого вечного рабства и обращении русских людей к ценностям западной цивилизации.
