Домой Отрыжка «Фальшивомонетчики» — знаковый роман мировой литературы.

Отрыжка

«Фальшивомонетчики» — знаковый роман мировой литературы.

Место действия — Париж и швейцарская деревушка Саас-Фе. Время сознательно не уточняется. В центре повествования находятся три семейства — Профитандье, Молинье и Азаисы-Ведели. С ними тесно связаны старый учитель музыки Лалеруз, а также два писателя — граф Робер де Пассаван и Эдуард. Последний ведёт дневник, куда заносит свои наблюдения и анализирует их с точки зрения будущего романа, уже получившего название «Фальшивомонетчики». Кроме того, в текст вторгается голос самого автора, комментирующего поступки своих героев.

Семнадцатилетний Бернар Профитандье уходит из дома, узнав о своём незаконном происхождении. Он убеждён, что всегда ненавидел человека, которого считал отцом. Однако судебный следователь Профитандье любит Бернара гораздо больше, чем родных сыновей — адвоката Шарля и школьника Калу. Обоим недостаёт необузданной силы характера, отличающей Бернара.

Оливье Молинье также восхищён решимостью друга. Нежному Оливье необходима духовная поддержка: он глубоко привязан к Бернару и с нетерпением ждёт возвращения из Англии своего дяди Эдуарда — единственного человека в семье, с которым можно поговорить по душам. Накануне Оливье стал невольным свидетелем ужасной сцены: ночью под дверью рыдала женщина — видимо, это была любовница его старшего брата Винцента.

Винцент вступил в связь с Лаурой Дувье в туберкулёзном санатории, когда оба они полагали, что жить им остаётся недолго. Лаура беременна, но не желает возвращаться к мужу. Винцент не может содержать её, поскольку просадил все свои деньги в карты. К игре его приохотил граф де Пассаван, у которого имеются свои тайные резоны. Робер даёт Винценту возможность отыграться и уступает ему собственную любовницу — леди Лилиан Гриффите. Винцент умён, красив, но совершенно лишён светского лоска, и Лилиан с радостью берётся за его воспитание. Взамен Робер просит о небольшой услуге: Винцент должен свести его со своим младшим братом Оливье.

В поезде Эдуард с раздражением просматривает недавно вышедшую книгу Пассавана — такую же блестящую и фальшивую, как сам Робер. Эдуард перечитывает письмо, в котором Лаура умоляет о помощи, а потом заносит в дневник мысли о романе: в эпоху кинематографа от действия следует отказаться.

Долгожданная встреча с дядей не приносит радости Оливье: оба ведут себя скованно и не могут выразить переполняющее их счастье. Потерянную Эдуардом багажную квитанцию подбирает Бернар. В чемодане находится дневник с записями годичной давности. Эдуард тогда поймал за руку на воровстве младшего из братьев Молинье — Жоржа. Племянники учатся в пансионе пастора Азаиса. — деда Лауры, Рашель, Сары и Армана Веделей. Лаура без конца возвращается к прошлому — к тем дням, когда они с Эдуардом написали на подоконнике свои имена. Рашель фактически отказалась от личной жизни и тянет на себе все хозяйство. Юная Сара откровенно пытается соблазнить Оливье — недаром циничный Арман именует сестру проституткой. В набожном протестантском семействе что-то неладно, именно поэтому Лауре следует выйти замуж за честного, хотя и недалёкого, Дувье — ведь сам Эдуард не способен сделать её счастливой. Старый Азаис очень хвалит Жоржа: милые детишки организовали нечто вроде тайного общества, куда принимаются лишь достойные, — знаком отличия служит жёлтая ленточка в петлице. Эдуард не сомневается, что хитрый мальчишка ловко провёл пастора. Столь же мучительно наблюдать за Лаперузом. Бывший учитель музыки глубоко несчастен: учеников у него почти не осталось, некогда любимая жена вызывает раздражение, единственный сын умер. Старик порвал с ним отношения из-за его интрижки с русской музыкантшей. Они уехали в Польшу, но так и не поженились. Внук Борис не подозревает о существовании деда. Этот мальчик — самое дорогое для Лалеруза существо.

Сопоставив рассказ Оливье с дневником Эдуарда, Бернар догадывается, что под дверью Винцента рыдала Лаура. В письме указан адрес гостиницы, и Бернар немедленно отправляется туда. Обстоятельства благоприятствуют юному авантюристу: его дерзкая самоуверенность нравится и Лауре, и Эдуарду. Бернар получает должность секретаря при Эдуарде. Вместе с Лаурой они едут в Саас-Фе: по словам Лаперуза, здесь проводит каникулы Борис. Тем временем Оливье знакомится с Пассаваном, и тот предлагает ему стать редактором журнала «Аргонавты». В письме из Швейцарии Бернар рассказывает Оливье о знакомстве с его дядей, признается в любви к Лауре и объясняет цель их приезда: Эдуарду зачем-то понадобился тринадцатилетний мальчик, который находится под присмотром польской женщины-врача и очень дружит с её дочерью Броней. Борис страдает какой-то нервной болезнью. Автор замечает, что Бернар не предвидел, какую бурю низких чувств вызовет его письмо в душе друга. Оливье ощущает жестокую ревность. Ночью его посещают демоны, Утром он отправляется к графу де Пассавану.

Эдуард заносит в дневник наблюдения врача: Софроницкая уверена, что Борис скрывает некую постыдную тайну. Эдуард неожиданно для себя рассказывает друзьям замысел романа «Фальшивомонетчики». Бернар советует начать книгу с фальшивой монеты, которую ему подсунули в лавке. Софроницкая показывает «талисман» Бориса: это клочок бумаги со словами «Газ. Телефон. Сто тысяч рублей». Оказывается, в девять лет школьный товарищ приобщил его к дурной привычке — наивные дети называли это «магией». Эдуарду кажется, что докторша развинтила все колёсики душевного механизма мальчика. Борис не может жить без химер — возможно, ему пойдёт на пользу пребывание в пансионе Азаиса. От Оливье приходит письмо, где он в восторженных тонах повествует о путешествии по Италии в обществе Робера. Автор с беспокойством отмечает, что Эдуард совершает явную оплошность — ведь он знает, как отравлена атмосфера в доме Азаисов — Веделей. Похоже, Эдуард лжёт самому себе, а советы ему нашёптывает дьявол. Жаль, что по капризу судьбы Бернар занял место, предназначенное Оливье. Эдуард любит племянника, а Пассаван испортит этого хрупкого юношу. Зато Бернар под влиянием любви к Лауре явно меняется к лучшему.

Вернувшись в Париж, Эдуард знакомит Бориса с дедом. Молинье-старший рассказывает Эдуарду о своих неприятностях: он завёл небольшую интрижку на стороне, а жена, судя по всему, нашла любовные письма. Тревожит его и дружба Оливье с Бернаром: судебный следователь Профитандье ведёт дело о притоне разврата, куда завлекают школьников, а от Бернара нельзя ждать ничего хорошего, ведь он — незаконнорождённый.

Эдуард устраивает Бернара воспитателем в пансион Азаиса. Старик Лаперуз также переселяется туда, чтобы быть поближе к Борису. Мальчика сразу же невзлюбил самый бойкий из учеников Леон Гериданизоль — племянник Виктора Струвилу, который некогда был изгнан из пансиона, а теперь занимается сбытом фальшивых монет. В компанию Гери входит Жорж Молинье и ещё несколько школьников — все они были завсегдатаями того самого «притона разврата», о котором говорил Эдуарду прокурор Молинье. После полицейского налёта мальчикам приходится вынуть жёлтые ленточки из петлиц, но Леон уже готов предложить им новое интересное дело. Полина Молинье делится подозрениями с братом: в доме стали пропадать деньги, а недавно исчезли письма любовницы к мужу — сама Полина нашла их давным-давно, и ей в голову не пришло ревновать, но будет крайне неприятно, если об этом узнает Жорж. Младший сын её крайне беспокоит — в конце концов, Винцент уже взрослый, а Оливье может опереться на любовь Эдуарда. Между тем Оливье страдает: ему необходимы Бернар и Эдуард, а он вынужден иметь дело с Пассаваном. На банкете по поводу выхода «Аргонавтов» смертельно пьяный Оливье устраивает скандал, а наутро пытается покончить с собой. Эдуард спасает его, и в их отношениях воцаряется гармония. Пассаван убеждает себя, что переоценил красоту и способности Оливье — с обязанностями редактора журнала куда лучше справится проходимец Струвилу.

Тем временем в пансионе назревает катастрофа. Дети травят старого Лаперуза, а компания во главе с Гери крадёт у него револьвер. У Струвилу есть виды на этих школьников: фальшивые монеты идут на расхват, а Жорж Молинье раздобыл любовные письма своего отца. Софроницкая сообщает Борису о смерти Брони — отныне весь мир представляется мальчику пустыней. По наущению Струвилу Леон подбрасывает ему на парту бумажку со словами «Газ. Телефон. Сто тысяч рублей». Борис, уже забывший о своей «магии», не может устоять перед искушением. Глубоко презирая себя, он соглашается пройти проверку на звание «сильного человека» и стреляется во время урока — только Леон знал, что револьвер заряжен. На последних страницах дневника Эдуард описывает последствия этого самоубийства — роспуск пансиона Азаиса и глубокое потрясение Жоржа, навсегда излечившегося от своего восхищения Гериданизолем. Оливье извещает Эдуарда о том, что Бернар вернулся к отцу. Следователь Профитандье приглашает семейство Молинье на обед. Эдуард хочет познакомиться поближе с маленьким Калу.

Роман Андре Жида, опубликованный в 1925 году, считается одним из лучших образцов «метаромана», то есть романа о романе. Один из главных героев, Эдуард, пишет одноимённую книгу, что даёт читателям проникнуть не только в мир героев, но и в мир литературного творчества.

Кроме того, автор непосредственно вторгается в текст, комментируя события и поступки героев. Оригинальная подача и усложнённый сюжет — это то, что отличает это произведение, делая его нетривиальным. Некоторые читатели могут посчитать его слишком сложным для чтения, но это не так!

Роман читается легко, благодаря сарказму и лёгкому стилю автора. Вначале трудно сконцентрироваться на генеральной линии, но, собирая по частям пёструю мозаику, приходишь к видению целостной картины.

Идея романа

Что в своём произведении хотел показать Андре Жид? Персонажи, принадлежащие к благополучному аристократическому обществу, выставлены не в радужном свете. Несмотря на хорошее образование, ум, налаженную жизнь, все они глубоко несчастны.

Все усилия главных героев исправиться терпят поражение, в довершение всего, моральное разложение идёт по возрастающей линии. Название для своего произведения Андре Жид выбрал неспроста. Оно символично.

Хотя в романе присутствуют настоящие фальшивомонетчики, но они появляются лишь в эпизодах. Фальшивомонетчики в данном случае все главные герои.

Они отравлены ядом лицемерия, лжи и аморальности, живут ненастоящей, фальшивой жизнью, имеют фальшивые, осквернённые пороками души . Стоя у всех на виду, такие индивидуумы развращают всё общество.

Несколько слов об авторе

— французский прозаик, драматург и эссеист, представитель жанра модернизма, нобелевский лауреат. Он родился в 1869 году в состоятельной семье профессора Парижского университета.

В детстве Андре часто болел из-за чего пришлось учиться дома. В 1895 году женился на кузине Мадлен, через год стал мэром коммуны Ла-Рок. Андре Жид один из первых писателей, обратившихся к теме гомосексуальности. Толчком к этому послужило осознание своей нетрадиционной ориентации.

Гей-туризм по Тунису и Алжиру окончательно его в этом убедил, что не мешало Андре жить в согласии с Мадлен, которую Жид считал своей музой. Второй раз путешествие по Алжиру привело его к знакомству с Оскаром Уайльдом, ставшего для него кумиром.

Для Уайлда признание в «содомии» стало крахом. Он отсидел в тюрьме срок после чего вышел на свободу окончательно сломленным. Андре Жид избежал гонений и даже снискал славу. Правда, первые книги не пользовались успехом, поэтому их публикация легла на плечи самого автора.

Тираж книг был минимальным, но литературная деятельность позволила свести дружбу со многими литераторами. Известность к нему пришла после выхода в 1909 году повести «Тесные врата». Жид резко критиковал колониальную политику Франции, увлекался идеями социализма.

В 1936 году писатель посетил Советский Союз. Увиденное так разочаровало его, что до конца жизни он больше не занимался общественной деятельностью . После оккупации немцами Франции он переехал в Тунис, где жил до окончания войны. Умер Андре Жид в 1951 году, дожив до преклонного возраста.

Повествование начинается с того, что семнадцатилетний Бернар Профитандье покидает отчий дом, узнав, что он бастард . Молодй человек нашёл любовные послания своей матери, из которых стало очевидно, что она изменяла мужу.

Бернар не желает жить под одной крышей с неродным отцом, хотя господин Профитандье, работающий судебным следователем, на самом деле очень хорошо к нему относился. Имея двоих родных сыновей, он уважал пасынка за сильный характер.

Бернар заночевал у своего друга Оливье Молинье. Тот потрясён поступком товарища и в душе завидует ему, так как сам бы на такой решительный шаг никогда не осмелился.

Накануне в доме Оливье случился переполох, устроенный плачущей Лаурой Дувье. Женщина была любовницей его брата Винсента. Она забеременела и не хотела возвращаться к мужу. На самом деле любовнику она и даром была не нужна, Винсент по уши влез в карточные долги.

К карточной игре он пристрастился благодаря своему другу, известному, но безнравственному литератору графу Роберу де Пассавану. Робер хочет через Винсента подобраться к его младшему брату Оливье.

Для этого он намеренно проигрывает парню и отдаёт Лилиан Гриффите, считавшуюся его любовницей. Некоторое время спустя, Бернар Профитандье подбирает квитанцию и крадёт на вокзале из камеры хранения чемодан Эдуарда, дяди Оливье. Эдуард писатель.

В чемодане Бернар находит деньги и письма, из которых узнаёт много интересного о самом писателе, о Винсенте и Лауре Дувье и племяннике Жорже, которого тот поймал на воровстве. Эдуард работает над созданием романа «Фальшивомонетчики».

Оливье ждёт своего дядю Эдуарда. Когда тот приезжает оба чувствуют неловкость от переполняющего их души счастья (в книге прямо не говорится, но по намёкам понятно, что Эдуард имеет нетрадиционную ориентацию). Сюжет произведения разбит на многие сюжетные линии.

В одной рассказывается о том, что Винсент знакомит своего брата Оливье с Робером де Пассаваном, конкурентом Эдуарда, и тот становится его секретарём. Они совершают совместное путешествие. (Андре Жид намекает на то, что де Пассаван также имеет гомосексуальные наклонности).

Эдуард ревнует. Во время праздничного обеда, посвящённого назначению Оливье в редакторы, молодой человек решает уйти к Эдуарду. Через некоторое время он совершает попытку суицида, очевидно, из-за интимной близости с писателем.

Эдуард бросает все силы на выздоровление Оливье. Он его выхаживает и устраивает в пансион, где когда-то сам учился с Лаурой Дувье, своей подругой. В пансионе происходят несколько важных событий, но об этом вы можете прочитать в книге самостоятельно, скачав её по . Приятного чтения!

В.Б. Зусева

«ФАЛЬШИВОМОНЕТЧИКИ» А. ЖИДА:

Роман Андре Жида «Фальшивомонетчики», несомненно, принадлежит к тому довольно обширному кругу текстов, которые принято называть «метароманами»1, или «романами о романе». Метароман - это двуплановая художественная структура, где предметом для читателя становится не только «роман героев», но и мир литературного творчества, процесс создания этого «романа героев». Иначе говоря, метароман повествует не только о перипетиях судьбы персонажей и условной реальности их существования, но направлен на само событие рассказывания. При этом обращения к читателю, оценка конкретного персонажа, равно как и указание на отдельный авторский ход или сюжетный поворот, сами по себе не могут свидетельствовать о принадлежности какого-либо текста к жанру метаромана. В метаромане произведение обсуждается как целое, как особый мир (причем речь, очевидно, идет о рефлексии над тем самым текстом, частью которого и является эта рефлексия).

Вопрос о жанровом своеобразии «Фальшивомонетчиков» не раз обсуждался в научной литературе и был решен с редким единодушием: «Фальшивомонетчиков», как правило, считают одним из первых и наиболее совершенных образцов жанра «романа о романе» . Однако, насколько известно, проблема типологической разновидности, к которой относится роман Жида, до сих пор не ставилась. Для ее разрешения необходимо охарактеризовать соотношение двух планов «Фальшивомонетчиков» - «романа героев» и «романа романа». Предлагаемая работа и представляет собой попытку такого анализа.

Своеобразие романа Жида состоит в первую очередь в том, что «Фальшивомонетчики» - двойной метароман. То, что определяет первый, или внешний слой этого произведения, уже позволяет отнести его к жанру метаромана: речь идет о непосредственных вторжениях Автора3 в текст, то есть о комментировании им событий «романа героев», анализе характеров персонажей и определении тех или иных аспектов нарратива в различных терминах литературного метатекста. Необходимо отметить, что Автор является здесь неким «я», гетерогенным повествованию, не принадлежащим изображенному миру.

Однако Жид этим не ограничивается: он вводит в круг персонажей героя-романиста Эдуара. На протяжении всего романа тот размышляет над созданием собственного романа, которому он предполагает дать название «Фальшивомонетчики». Более того, отдельные суждения Эдуара и краткие отрывки из задуманного им романа наводят на мысль о том, что Эдуар собирается написать роман, который был бы двойником романа Автора. Добавим, что в пределах реального текста «Фальшивомонетчиков» роман Эдуара как завершенное целое так и не появляется.

Этот факт, несомненно, также составляет своеобразие романа Жида. Дело в том, что, как правило, роман героя либо инкорпорируется в состав метаромана (как, например, роман о Чернышевском в набоковском «Даре»), либо произведение в целом в итоге приписывается герою. Здесь же складывается иная ситуация4, которая наводит на ряд вопросов. Во-первых: почему в романе появляется герой-романист, тем более, если принять во внимание наличие фигуры Автора? Во-вторых: почему Эдуар так и не написал свой роман? Третий, и главный, вопрос: как соотносится реальный роман Автора и потенциальный роман героя?

Несомненно, именно проблема соотношения романов Автора и героя определяет своеобразие структуры «Фальшивомонетчиков», представление о целом романа. Здесь следует сделать одну оговорку: известно, что в

своем «Дневнике» Андре Жид употребил по отношению к «Фальшивомонетчикам» взятый из геральдики термин «mise en abyme»5, который обозначает повторение внутри герба в качестве одного из его элементов точно такого же герба в сильно уменьшенном виде. Таким образом, следует ответить на вопрос о том, в какой степени «изображения» (т.е. тексты) совпадают. Может быть, их предполагаемое тождество следует поставить под вопрос?

Итак, обратимся сначала к внешнему метаплану «Фальшивомонетчиков» и к фигуре Автора. Впервые Автор недвусмысленно заявляет о себе в конце 2 главы I части: «Ни у того, ни у другого нет больше слов. Так расстанемся же с ними. Скоро будет одиннадцать часов. Оставим и госпожу Профитандье, сидящую в своей комнате на маленьком неудобном стуле с прямой спинкой. Она не плачет и ни о чем не думает. Ей тоже хотелось бы убежать, но она этого не сделает. Когда она была со своим любовником, отцом Бернара, с которым нам не обязательно знакомиться, то говорила себе так <...>. Расстанемся и с ней. Я был бы не прочь узнать, что Антуан рассказал своей подружке-кухарке, но ведь подслушать всех невозможно. Подошло время Бернару идти к Оливье. Я, право, не знаю, где он поужинал этим вечером, да и ужинал ли он вообще»6.

Уже первое вторжение Автора дает читателю богатый материал для размышлений. Во-первых, характерен сам момент вторжения - в конце главы. Впоследствии авторские вторжения будут осуществляться, как правило, именно в конце или начале главы, т.е. в пограничных местах текста. Таким образом, Автор выступает в роли толкователя описанных событий (например, вся последняя глава II части посвящена толкованию и анализу), провозвестника грядущих событий и, конечно, в роли медиатора, который связывает в единую логическую цепочку прихотливо развивающийся сюжет. Кроме того, появление фигуры Автора объясняет те особенности нарратива, которые задаются с самого начала романа, например: «Каким серь-

езным среди них всех кажется Оливье Молинье! А ведь он один из самых юных. Почти совсем еще детское лицо и взгляд выдают его не по годам зрелый ум. Он легко краснеет. У него нежное сердце. Хотя он держится со всеми приветливо, какая-то внутренняя сдержанность, какая-то стыдливость мешает его друзьям быть с ним накоротке. И он от этого страдает. Не будь Бернара, он страдал бы еще больше» (С. 10).

Перед нами пример чрезвычайно своеобразной точки зрения: она сочетает и взгляд со стороны («каким серьезным кажется»), и такую меру интроспекции, какой часто не обладает человек даже в отношении самого себя. Эту перспективу нельзя приписать ни Оливье (этому препятствует оттенок описательности и «первого знакомства» с героем), ни Бернару («не будь Бернара, он страдал бы еще больше»), ни объективному эпическому повествователю (он безличен и не может проявлять ту меру заинтересованности героем, которая видна здесь в каждом слове). Таким образом, повествовательная манера «Фальшивомонетчиков» уже имплицитно предполагает наличие фигуры Автора, и непосредственное появление последнего через несколько страниц лишь легитимизирует избранную манеру повествования.

Что касается цитированного выше высказывания Автора, то оно весьма характерно: Автор заранее знает, что тот или иной персонаж может сделать, а на что он не способен («ей тоже хотелось бы убежать, но она этого не сделает»). Вопрос лишь в том, каково это знание, - способен ли Автор заглянуть своим вполне «самостоятельным» персонажам глубоко в душу, или же он сам моделирует их поведение и поступки?

Следует отметить, что подобного рода неопределенность и двусмыс-

ленность, весьма характерная для жанра метаромана в целом, проявляется на всем протяжении «Фальшивомонетчиков» в разных вариациях. В данном случае Автор, с одной стороны, демонстрирует свою власть над созидаемым им повествованием (это и приглашение покинуть героев, и отказ

знакомить читателя с настоящим отцом Бернара), а с другой - признается в неполноте своего знания: «Я был бы не прочь узнать, что Антуан рассказал своей подружке-кухарке, но ведь подслушать всех невозможно. Подошло время Бернару идти к Оливье. Я, право, не знаю, где он поужинал этим вечером, да и ужинал ли он вообще». Эти колебания между двумя авторскими ипостасями - Автором как «историком» описываемых событий, мера знания которого, естественно, ограничена (герои в таком случае приобретают известную самостоятельность и суверенность), и Автором как «творцом», который знает все о своих героях и их поступках именно потому, что герои вообще не существуют без импульса его творческого воображения -определяют весь роман.

Следует, однако, отметить, что Жид отступает от «классической» меры, когда «историк» и «творец» полностью уравновешивают друг друга: творец у него явно наделен большими полномочиями, как бы писатель ни стремился это завуалировать. Так, в приведенном высказывании Автор «признается» в том, что не знает, ужинал ли Бернар. Читатель вполне готов ему поверить, но через несколько страниц встречает следующую фразу: «Я ожидаю всего от Провидения, - подумал он [Бернар]. - Вот если сегодня часов в двенадцать оно преподнесет мне что-нибудь вроде аппетитного кровавого ростбифа (ведь накануне вечером он не ужинал), то я поверю в него» (С. 55). В речь Бернара вторгается поясняющее замечание Автора. Следовательно, он знает больше, чем хочет показать.

Кратко перечислим здесь те особенности, которые характеризуют повествовательную позицию Автора (как было показано выше, весьма противоречивую). Что касается полноты знания, то Автор иногда отказывается от окончательных оценок, причем очень характерно, что он делает это в основном в тех случаях, когда сам герой не в состоянии с полной определенностью оценить происходящее: «Он [Бернар] оставил Сару спящей <...>. Как? Без еще одного поцелуя, без последнего взгляда, без завер-

шающей любовной ласки? Не от бесчувственности ли он покидает ее таким образом? Не знаю. Да и сам он тоже не знает» (С. 285). Здесь же Автор размышляет о том, как ему повести свой рассказ дальше, и не изменит ли последнее событие судьбу героя и облик всей книги. В итоге он приходит к следующему выводу: «Нет, это скорее некий придаток, некое приложение, которому в книге даже и не найдется места; ну а сама книга и рассказ о его жизни будут продолжаться, будут развиваться, словно ничего не случилось, не правда ли?» (С. 285).

С другой стороны, Автор, как правило, умеет читать в сердцах своих героях, «видит их насквозь»: «Я вовсе не хочу сказать, что он не стал бы возвращаться в Париж только ради того, чтобы прийти на помощь Лоре; я просто сообщаю, что возвращался он с радостью» (С. 66). Или: «Услышав такой диалог, можно было бы подумать, что эти дети испорчены еще больше, чем на самом деле. Однако я убежден, что за подобными разговорами скрывается прежде всего желание пустить пыль в глаза» (С. 240).

Хотя Автор старается использовать конструкции, выражающие предположения, его суждения о героях отличаются твердостью и решительностью. Так, о Гонтране де Пассаване он высказывается следующим образом: «Похоже, что он не такой простой, каким себя считает и каким старается себя сделать, - в этом мы убедились, понаблюдав за ним у смертного ложа его отца; однако он не любит тайн и, переставая узнавать себя, перестает себе нравиться» (С. 238).

Как было сказано выше, вся последняя глава II части представляет собой чистый, без примесей, «роман романа», причем Жид опять усложняет конструкцию произведения. Так, обсуждая характер Бернара, Автор говорит: «Мы уже видели, что Бернар меняется, а под влиянием страстей он, может быть, изменится еще сильнее. В одной из записных книжек я обнаружил запись нескольких фраз, где говорилось о том, как я относился к нему раньше». Далее следует текст «записной книжки» Автора: «Мне сле-

довало бы отнестись с большей настороженностью к тому из ряда вон выходящему поступку, который Бернар совершил в начале своей истории. Мне кажется, что если судить по его дальнейшим действиям, то он как бы израсходовал тогда все свои запасы анархизма <...>. Выработавшаяся у него привычка к бунту и противостоянию теперь заставляет его бунтовать против самого своего бунта. Он, конечно же, не принадлежит к числу тех моих персонажей, которые меня сильно разочаровали, потому что не принадлежал и к разряду тех из них, которые внушали мне надежду на что-то большее.» (С. 206).

Жид вводит в роман «позапозапрошедшее» время повествования: в записной книжке речь идет в прошедшем времени (герой как бы совершил свои действия еще до того, как был написан роман и даже записная книжка, т.е. наброски к роману, но уже успел разочаровать Автора); записная книжка предшествует роману, стоит по отношению к нему в прошедшем времени; и, наконец, в романе Автор совершает переоценку героя. Так, приведя эту запись, Автор говорит: «Однако сейчас мне уже кажется, что я здесь не совсем прав. Думаю, что ставить на нем крест еще рано. В нем много душевной щедрости. Есть в нем и какая-то мужественность, и сила...» и т.д. (С. 207). Обратим внимание, как искусно Андре Жид, явно используя здесь прием «mise en abyme», дублирует во «вставной конструкции» (записной книжке) амбивалентность, пронизывающую авторские вторжения во «внешнем» слое романа (имеется в виду противоречие-тождество двух ликов Автора - историка и творца).

Кроме того, необходимо иметь в виду очень эмоциональное отношение Автора к своим героям, что не слишком характерно для метаромана: «Эдуар не раз раздражал меня (взять хотя бы его высказывания о Дувье), даже возмущал; надеюсь, что это было не очень заметно; теперь-то я могу вам признаться» (С. 205). Обычно, если Автор в метаромане и решается на прямые оценки, то они не носят столь личного, пристрастного характера.

Амбивалентность пронизывает не только отношения Автора и персонажей, но и развитие сюжета. Так, Автор, с одной стороны, управляет сюжетом («Ну да ладно. Все, что я здесь сказал, имело целью лишь немного проветрить мозги в промежутке между чтением страниц этого дневника. А теперь, когда Бернар глотнул хорошую порцию воздуха, вернемся к нашему занятию»; С. 109). С другой стороны, в своем повествовании Автор зависит от поступков героев, в которых ничего не может изменить: «Никак не могу успокоиться, вспоминая, какая прихоть судьбы позволила ему [Бернару] занять при Эдуаре место Оливье. События развивались не так, как нужно» (С. 207). Или (о леди Гриффит): «Персонажи такого рода обычно бывают сделаны из рыхлого материала <...>. У них вроде бы есть все: и богатство, и ум, и красота; нет лишь одного - души. <...> Будучи свободными и непредсказуемыми, они приводят романиста в отчаяние, поскольку их поступки лишены ценности. Надеюсь, теперь я встречусь с леди Гриффит не слишком скоро» (С. 208).

По-видимому, сказанного вполне достаточно, чтобы составить себе представление об амбивалентности образа Автора. Сделаем, однако, еще одно замечание: Автор способен видеть сверхъестественных существ, которые также принимают участие в событиях романа. Так, дьявол вмешивается чуть ли не во все действия персонажей, но увидеть его дано лишь Автору: «Расстанемся же с ним [Венсаном] в тот момент, когда он под плутовским взглядом дьявола бесшумно всовывает в замочную скважину свой ключик...» (С. 53). Или: «Я вовсе не отрицаю, что в мире существуют благородные, возвышенные, бескорыстные деяния, я говорю только, что за самой распрекрасной мотивировкой нередко прячется какой-нибудь ловкий бес, умеющий извлекать выгоду и там, где, как нам казалось, мы не дали ему поживиться ничем» (С. 206). Автор может видеть и ангелов (хотя этой способностью оказываются частично наделены еще два персонажа романа - Броня и Бернар): «Бернар направился в сопровождении ангела к

церкви Сорбонны, куда ангел вошел первым и куда Бернар до этого никогда не входил. По церкви прохаживались и другие ангелы, но глаза Бернара не были приспособлены для того, чтобы их увидеть» (С. 321). Глаза же Автора, несомненно, приспособлены: за внешне обыкновенными событиями он видит борьбу Добра и Зла.

Перейдем теперь ко второму, или внутреннему, метаплану «Фальшивомонетчиков», главным субъектом которого является Эдуар. Как было сказано выше, на всем протяжении романа Эдуар пытается написать свой собственный роман и немало размышляет над особенностями этого жанра (мы попытаемся реконструировать замысел Эдуара, опираясь на разбросанные в тексте факты). Первое высказывание о задуманном романе появляется уже в первом отрывке «Дневника Эдуара». Рассуждая о чувстве любви и о том, что «в области чувств реальное не отличается от воображаемого» (когда любишь, достаточно представить себе, будто любишь меньше, чтобы тотчас же обнаружить уменьшение любви»), Эдуар подытоживает: «С помощью вот такого рассуждения X в моем романе будет стараться отдалиться от 7, а главное, будет пытаться отдалить ее от себя» (С. 69). Отметим, что в романе Автора Эдуар отдаляется таким образом от Лоры, которая в результате выходит замуж за не любимого ею Дувье.

В следующей дневниковой записи Эдуар продолжает размышления о любви: «Какой великолепный сюжет для романа: по прошествии пятна-дцати-двадцати лет становится очевидной прогрессирующая декристаллизация супругов!» (С. 69; Эдуар имеет здесь в виду исчезновение любви). Очевидно, что параллелью к этому сюжету в романе Автора является история Лаперуза и его жены, которые к концу жизни начинают видеть друг в друге врагов. Возможно, что менее отчетливой проекцией этого сюжета являются отношения Полины и Оскара Молинье.

лели можно обнаружить не только в сюжете, но и в эстетических позициях Автора и героя, в их представлениях об идеальном романе).

Во втором отрывке дневника Эдуар рассказывает о первом знакомстве с Жоржем Молинье и собирается включить этот эпизод в роман. «Дневник Эдуара» составляет часть романа Автора, следовательно, эпизод знакомства с Жоржем автоматически включается в роман Автора в том виде, в каком Эдуар рассказал о нем в дневнике. Следует иметь в виду, что Эдуар хочет внести в свой рассказ некоторые изменения: «Этот эпизод нужно сильно сократить. <...> Кстати, мне кажется, что имело бы смысл, чтобы все это рассказал сам мальчик; его точка зрения более выразительна, чем моя» (С. 83). Далее Эдуар размышляет: «В “Фальшивомонетчиках” будет трудно заставить читателя поверить в то, что персонаж, являющийся моим двойником, мог, пребывая в хороших отношениях со своей сестрой, не быть знаком с ее детьми» (С. 84). Эдуар рассуждает о том, что он не хочет «разглашать семейные секреты», а без этого связь некоторых фактов останется немотивированной. Очевидно, что Автор тем самым «разглашает» «семейные секреты» Эдуара.

Интересно, что Эдуар предполагает ввести в свой роман в качестве персонажа собственного «двойника». Очевидно, этот двойник будет, как и Эдуар, романистом. Это предположение подтверждается во II части романа, когда Эдуар в разговоре с г-жой Софроницкой, Бернаром и Лорой совершенно определенно высказывается о задуманном романе: «... Я придумал героя-романиста, которого сделал центральной фигурой; ну а сюжет книги - это, да будет вам угодно, и есть борьба между тем, что предлагает ему действительность, и тем, как он намеревается ее подать» (С. 174). Таким образом, Жид в очередной раз использует прием «mise en abyme», помещая внутрь своего романа, центральной фигурой которого является романист Эдуар, его идею написать роман, где герой-романист был бы центральной фигурой. То же самое касается и того, что Эдуар называет сюже-

том романа, хотя это скорее его тема: «борьба» между действительностью и, согласно другой формулировке Эдуара, «направленным на стилизацию» этой действительности авторским «усилием», что в конечном итоге и составляет жанровое ядро метаромана.

В ответ на вопрос Бернара о том, «кто эти фальшивомонетчики», Эдуар отвечает: «Они-то! Да я и сам не знаю» (С. 178). Очевидно, Эдуар собирается написать роман не столько о реальных фальшивомонетчиках, сколько о тотальной фальсификации жизни: именно поэтому он и говорит, что у его романа «не будет какого-то одного сюжета» (в другом месте дневника Эдуара зафиксированы мысли о «тени сюжета» (С. 86), зародившейся у него в мозгу). Очевидно, что и роман Жида включает в себя историю с распространением фальшивых монет подростками как одно из направлений развития сюжета: здесь тоже речь идет о фальши, которая насквозь пронизала жизнь и литературу. Интересно, что и Эдуару Бернар подсказывает мысль включить в его роман историю о реальных фальшивомонетчиках: «- Но почему же надо исходить из идеи? - не выдержав, прервал Бернар. - Если вы исходите из хорошо изложенного факта, идея в нем поселится сама. Если бы я писал “Фальшивомонетчиков”, я начал бы с фальшивой монеты, той небольшой монеты, о которой вы только что говорили... вот с нее» (С. 179). Таким образом, создается своего рода контрапункт: именно в этом эпизоде в роман Автора входит тема распространения фальшивых денег.

Сюжетных совпадений можно найти еще немало. Так, Эдуар записывает в дневнике эпиграф для одной из глав своих «Фальшивомонетчиков»: «Семья... эта клетка общества» (Поль Бурже). Название главы: «Режим одиночного заключения» (С. 106). Далее идут размышления Эдуара о бунте ребенка против своей семьи, причем мы встречаем такое замечание: «Наиболее жалкая судьба выпадает на долю заласканных детей» (С. 107). Все это весьма напоминает начало романа Автора и уход Бернара из семьи,

причем совпадает всё до деталей: от духовного одиночества, которое Бернар ощущает в семье Профитандье, до эпиграфа, который Автор ставит к 3 главе I части: «Довольство и лень рождают трусов, / а нужда - мать мужества» (Шекспир, «Цимбелин»). Или такой пример: Эдуару хотелось бы закончить своих «Фальшивомонетчиков» словами: «Можно было бы продолжить.» (С. 311). Фактически роман Автора так и заканчивается. Последний эпизод романа представляет собой отрывок из «Дневника Эдуара», завершающийся следующим образом: «Узнав от малыша Калу, случайно встреченного им на улице, что старому следователю нездоровится, Бернар внял голосу своего сердца. Завтра вечером мы встретимся, так как Профитандье пригласил меня поужинать вместе с Молинье, Полиной и двумя детьми. Любопытно будет посмотреть на этого Калу» (С. 365). Такой финал как бы подразумевает возможность продолжения: Автор завершает свой роман так, как хотел бы закончить роман Эдуар, но делает это не столь прямолинейно.

В 15 главе III части происходит и вовсе любопытная вещь - двойная «mise en abyme». Эдуар должен предостеречь Жоржа Молинье от дальнейшего распространения фальшивых монет. Вместо того чтобы просто побеседовать с Жоржем о фальшивомонетчиках и о краже денег у г-жи Молинье, Эдуар дает мальчику прочесть отрывок из собственного романа, где герой Одибер (его собственный двойник) в аналогичной ситуации решает дать Эдольфу (двойнику Жоржа) прочесть разговор об этом последнем: « - Мне хотелось бы. но я не сумею с ним побеседовать.

А что, если вам записать то, о чем мы с вами сейчас говорили? А потом дайте ему почитать.

Это мысль, - сказал Одибер. - Почему бы и нет?» (С. 338).

Отметим тот факт, что в романе Эдуара этот эпизод оказался лишь

потому, что ранее он узнал о действиях Жоржа от его матери: «... Приключение Жоржа мне пригодилось; моя книга словно его ждала, настолько

оно оказалось там на своем месте; пришлось изменить лишь кое-что по мелочам. Однако я не стал делать связного рассказа об этом приключении (я имею в виду кражу писем)» (С. 335). Кстати, и читатели романа Автора узнают о краже из разговора Эдуара и Оскара Молинье. Таким образом, получается, что в роман Автора входит «Дневник Эдуара», в который входит отрывок романа героя, а внутри романа героя в свою очередь присутствует ситуация, параллельная ситуации в романе Автора. Интересно, что не только текст Автора влияет на роман Эдуара, поставляя материал для него, но и текст романа Эдуара «влияет» на роман Автора, хотя в данном случае Жорж, прочитав отрывок, не выказывает стремления к раскаянию.

В своем дневнике Эдуар возвращается к этой ситуации и высказывает намерение переписать этот эпизод романа; более того, он собирается вернуть героя своего романа Эдольфа к честной жизни: «Однако, что бы ни думал по этому поводу Жорж, я поставил себе именно такую задачу; это самое интересное, потому что самое трудное. <...> Пусть писатели-реалисты описывают людей, отказывающихся сопротивляться обстоятельствам» (С. 340). Кстати, и Жорж в романе Автора преисполнится отвращения к своей жизни; правда, произойдет это лишь после того, как он осознает свою роль в самоубийстве Бориса.

Именно последнее событие прерывает линию сюжетных совпадений романа Автора и романа героя. Если в романе Автора самоубийство Бориса является своего рода кульминацией действия, где связываются воедино до того разрозненные сюжетные линии и темы романа, то Эдуар вообще не собирается включать подобный эпизод в свой роман: «Не претендуя на доскональное объяснение чего бы то ни было, я все же не хочу оставлять ни единого факта без достаточной мотивировки. Поэтому я не собираюсь использовать в своих “Фальшивомонетчиках” самоубийство Бориса; очень уж сложно в нем разобраться. <...> Я согласен с тем, чтобы реальность подтверждала мою мысль в качестве аргумента, но отнюдь не с тем, чтобы

она предшествовала ей. Я не хочу, чтобы меня заставали врасплох. Самоубийство Бориса кажется мне неприличным, потому что я не был к нему готов» (С. 363).

Это высказывание может отчасти объяснить тот факт, почему Эдуар так и не написал своих «Фальшивомонетчиков» (хотя и нет оснований полагать, будто замысел Жида состоял в том, чтобы показать принципиальную неспособность Эдуара написать роман).

Структура «Фальшивомонетчиков» еще раз свидетельствует о том, что для эстетического завершения произведения его создатель должен занять позицию вненаходимости: Автор и сам с трудом ее обретает, как об этом свидетельствует пристрастность в оценках персонажей. Но он позволяет событиям идти в соответствии с их внутренней логикой, не пытается изменить то, что происходит с героями, ведомыми то ангелами, то бесами. Автор внутринаходим, и в то же время он не «втянут» в действительность романа целиком, не находится только внутри нее, сочетая внутреннюю и внешнюю точки зрения.

Эдуар же не может обрести эту «внежизненно активную позицию»9: он полностью вовлечен в описываемый им мир. Он чересчур боится быть «застигнутым действительностью врасплох», так как слишком зависит от нее. Недаром он признается в том, что он «никогда ничего не мог выдумать»: «Будь у меня побольше воображения, интриги рождались бы в моей голове, а так мне приходится сначала провоцировать их и затем наблюдать за актерами, писать под их диктовку» (С. 107-108). Эдуар оказывается не готов к самоубийству Бориса, так как он весь внутри того мира, который он пытается превратить в роман. Хотя, как он признается, «события, которые могли бы произойти, интересуют его гораздо больше, чем те, которые уже произошли» (С. 108), он не в состоянии принять действительность, которая оказывается более невероятной, чем все то, что он мог бы выдумать.

С одной стороны, Эдуар слишком зависим от окружающей его действительности, с другой - отправной точкой ему всегда служит идея (на что обращает внимание и Бернар). Между этими полюсами герой и должен найти ту идеальную точку, ту позицию, которая позволит ему стать Автором.

Роман Жида не принадлежит к тому типу метароманов, которые повествуют о духовном и профессиональном росте писателя вплоть до того момента, как он обретает способность написать тот самый роман, что мы читаем. Эдуар входит в роман Автора вполне сложившимся писателем и, хотя он хочет написать такой роман, какого никто никогда не писал, в том числе и он сам, хотя Эдуар переживает немало приключений и в конце обретает счастье, нельзя сказать, что он внутренне меняется. Он еще не прошел тот путь, который должен пройти, чтобы написать роман, подобный роману Автора. Но, быть может, Эдуар еще создаст своих «Фальшивомонетчиков» - об этом свидетельствует финал романа, написанный в соответствии с замыслом героя.

1 О жанре метаромана см. : Липовецкий М. Русский постмодернизм (Очерки исторической поэтики). Екатеринбург, 1997. С. 44-106; StonehillB. The Self-Conscious Novel: Artifice in Fiction from Joyce to Pynchon. Philadelphia, 1988; Waugh P. Metafiction: The Theory and Practice of Self-Conscious Fiction. London; New York, 1984; Kellman S.G. The Self-Begetting Novel. London; Basingstoke, 1980.

2 См., например: Martin C. André Gide par lui-même. Paris, 1963. P. 145-149; RaimondM. Le Roman. Paris, 2000. P. 23-24, 119-120; Rousset J. Narcisse romancier: Essai sur la première personne dans le roman. Paris, 1986. P. 82.

3 Здесь и далее Автором мы будем называть такого субъекта речи, от лица которого ведется повествование (за исключением отрывков «Дневника Эдуара»). Автор - это изображающий, но не изображенный субъект, которому присуща лишь характеристика через речь и который не может быть идентифицирован с первичным автором (автором-творцом). Напротив, это избранная первичным автором точка зрения на героев и события, «голос» или интенция.

4 На этом основании С. Келлман считает «Фальшивомонетчиков» «периферийным явлением по отношению к традиции “самопорождающего романа”». См.: Kellman S.G. Op. cit. P. 5.

5 Об этом литературном приеме у А. Жида и других авторов см. : Dallenbach L. Le Récit spéculaire: Essai sur la mise en abyme. Paris, 1977; Dugast-Portes F. Le Nouveau Roman: Une césure dans l’histoire du récit. Paris, 2001. P. 75-78.

6 Жид А. Фальшивомонетчики // Жид А. Собрание сочинений: В 7 т. Т. 4. М., 2002. С. 26. Роман везде цитируется по этому изданию. Далее страницы указываются в тексте, в скобках после цитаты.

7 О подобном эффекте в «Мертвых душах» Н.В. Гоголя см.: Манн Ю.В. Поэтика Гоголя. Вариации к теме. М., 1996. С. 310-317.

8 Некоторые исследователи, однако, высказывают противоположное суждение, утверждая, что Эдуар, этот «любитель абстракций», способен лишь теоретизировать, но не стать создателем художественного текста. См., например: RaimondM. Le signe du temps (Proust, Gide, Bernanos, Mauriac, Céline, Malraux, Aragon). Paris, 1976; Martin C. Op.cit. P. 148.

Андре Жид

Подземелья Ватикана;

Фальшивомонетчики

LES CAVES DU VATICAN

LES FAUX-MONNAYEURS

Печатается с разрешения издательства Editions Gallimard.

Исключительные права на публикацию книги на русском языке принадлежат издательству AST Publishers.

Любое использование материала данной книги, полностью или частично, без разрешения правообладателя запрещается.

***

Лауреат Нобелевской премии по литературе Андре Жид – один из величайших французских писателей XX века, предтеча авторов экзистенциалистской школы, тонкий психолог и блистательный мастер стилизации.

Его произведения, варьирующиеся от классического для французской прозы психологического реализма до философской параболы, и сейчас поражают удивительной жанровой и стилистической многогранностью.

Подземелья Ватикана

Жаку Копо

Я с радостью надписываю Ваше имя на первой странице этой книги. Она была Вашей всегда – во всяком случае, с того времени, как стала обретать форму. Припоминаете ли Вы день, когда Вам я рассказывал о ней? Это было в Кювервиле такого-то года; дул сильный ветер, и мы шли в Этрета смотреть на прилив. Ваш любезный интерес к моему рассказу сильно ободрял меня все время, пока я его писал.

Первый замысел этой книги возник еще раньше. Вы напомнили мне: я Вам о ней говорил на другой день после того, как Вы возвратились из путешествия в Данию.

Сколько же лет-то прошло?..

Я знаю: в наши времена поспешной работы и недоношенных родов трудно мне будет кого-либо убедить, что я мог столь долго вынашивать в голове книгу, пока не решился ею разродиться.

Почему эту книгу назвал я «потешной повестью»? Почему три предыдущих – «рассказами»? Чтоб показать, что они, собственно говоря, не «романы».

Впрочем, это не важно: пускай за романы их примут, лишь бы только потом не пеняли мне, что я нарушил «законы жанра» – не указывали, к примеру, на неясности и беспорядок.

Рассказы, повести… Мне кажется, до сей поры я писал книги лишь иронические (или критические, коли Вам так больше по нраву), и эта из них, очевидно, последняя.

Я стою на том, что недостаток произведений нашего времени – их скороспелое появление, поспешность художника, не успевающего их выносить. Но не дай Аполлон мне судиться с эпохой! Кто недоволен – пускай кривится. Я говорю все это лишь для того, чтоб предуведомить тех, которым в «Подземельях» будет угодно видеть какое-то уклоненье, отреченье от прежнего, кто станет чертить кривую моего пути, выявлять эволюцию…

Меня же заботят вопросы лишь ремесла, и я стремлюсь только быть хорошим мастеровым.

Книга первая

АНТИМ АРМАН-ДЮБУА

Что до меня, то я свой выбор сделал: я выступаю за социальный атеизм. Именно такой атеизм я полтора десятилетия развивал в ряде своих работ…

Жорж Палант. Философская хроника «Меркюр де Франс».

Декабрь 1912 г.

Лета 1890-го, при понтификате Льва XIII, слава доктора X., специалиста по лечению болезней ревматического происхождения, разнесшись, призвала в Рим Антима Армана-Дюбуа, франкмасона.

– Что же это? – восклицал Жюльюс де Барайуль, свояк его. – Вы затем отправляетесь в Рим, чтоб исцелить свое тело? Если бы только вы смогли там познать, кольми паче больна душа ваша!

На что отвечал Арман-Дюбуа со снисходительным состраданием:

– Бедный друг мой, посмотрите же на мои плечи.

Барайуль, человек благодушный, невольно переводил взгляд на плечи родственника; они подрагивали, будто вздымаясь от смеха утробного, неудержимого, и, верно, велика была жалость зреть, как это пространное, полупараличное тело в таких глумливых движениях исходит остатками мускульных сил своих. Что ж! Каждый на своем они стояли прочно, и красноречие Барайуля ничего изменить не могло. Может, изменит время? Таинственное действие места святого? Не скрывая безмерного разочарованья, Жюльюс отвечал лишь одно:

– Антим, вы меня весьма огорчаете. (Плечи тотчас же прекращали пляску, ибо Антим свояка любил.) Если бы только через три года, когда я приеду к вам на торжества юбилея, – если бы только я мог обрести вас тогда в покаянии!

Вероника, нужно сказать, сопровождала супруга совсем с иными намереньями: она была столь же набожна, как и сестра ее Маргарита, как и Жюльюс, и долгое пребывание в Риме отвечало одному из самых ее сокровенных желаний; она обставляла мелкими привычками благочестия свою монотонную, разочарованную жизнь и, неплодна будучи, окружала свой идеал тем попечением, какого не требовалось от нее для детей. Увы! Она уже не имела надежды привести к Богу своего Антима. Она давно знала, сколь упрям может быть этот огромный мозг, как заперт в своем отрицании. Аббат Флонс ей так и говорил: «Нет непреклонней решений, сударыня, чем дурные решения. Теперь надейтесь только на чудо».

И даже огорчаться она уже перестала. С первых же дней, как супруги устроились в Риме, каждый из них сам для себя устроил свою одинокую жизнь: Вероника – в хозяйственных хлопотах и церковных обрядах, Антим – в научных трудах. Жили рядом друг с другом и против друг друга, друг с другом мирясь, повернувшись друг к другу спиной. Этому благодаря воцарилось меж ними какого-то рода согласие, витало над ними какого-то рода полублаженство, и каждый из них, поддерживая другого, в том находил скромное применение собственной своей добродетели.

Как и в большинстве итальянских жилищ, в их квартире, нанятой через агентство, неожиданные удобства сочетались с приметными недостатками. Она занимала весь бельэтаж палаццо Форджетти на виа ин Лючина; в ней была очень хорошая терраса, где Вероника сразу решила разводить аспидистры, столь плохо растущие в парижских квартирах, – но, чтобы попасть на террасу, непременно было нужно пройти через оранжерею, которую Антим сразу сделал своей лабораторией. Договорились, что он разрешает проход с такого-то по такой-то час.

Вероника отворяла бесшумно дверь и пробегала затем торопливо, глаза опустив долу, как молодой монах проходит мимо бесстыдных картинок на стенах, ибо ей было противно видеть, как в самом дальнем углу, возвышаясь над креслом с прислоненным к нему костылем, огромная спина Антима склонялась над неизвестно каким недобрым делом. Антим, со своей стороны, старался никак не подать вида, что слышит ее. Но как только она проходила назад, тяжело поднимался с сиденья, ковылял до двери и, полон злобы, губы поджав, властным движением пальца толкал дверную задвижку – щелк!

LES FAUX-MONNAYEURS

Печатается с разрешения издательства Editions Gallimard.

Исключительные права на публикацию книги на русском языке принадлежат издательству AST Publishers.

Фальшивомонетчики

Роже Мартену дю Гару

посвящаю мой первый роман

в знак глубокой дружбы.

Часть первая

«Пожалуй, пора и раздаться шагам в коридоре», – подумал Бернар. Он поднял голову и насторожился. Нет, тихо: отец и старший брат задерживаются в суде; мать ушла в гости; сестра – на концерте; младший брат, маленький Калу, каждый день после лицея должен отсиживаться в пансионе. Бернар Профитандье сидел дома и зубрил к выпускному экзамену: до него оставалось всего три недели. Семья оберегала его одиночество; дьявол действовал иначе. Хотя Бернар снял куртку, он задыхался. Через распахнутое на улицу окно в комнату вливалась духота. Лоб у него покрылся испариной. Капля пота скатилась по носу и упала на письмо, которое он держал в руке.

«Словно слеза, – подумалось ему. – Но лучше пот, чем слезы».

Да, дата неоспорима. Сомнений быть не может: речь шла о нем, Бернаре. Письмо было адресовано матери; старое, семнадцатилетней давности, любовное письмо, без подписи.

«Что означает этот инициал? V, но его можно принять и за N… Прилично ли спросить мать? Ладно, доверимся ее хорошему вкусу. Я волен воображать, что он был принц. Но хорошенькое дельце, если выяснится, что я сын нищего! Незнание того, кто твой отец, излечивает от опасности быть на него похожим. Всякий розыск обязывает. Воспользуемся пока той свободой, какую он мне дает. Глубже копать не станем. На сегодня хватит».

Бернар сложил письмо. Оно было того же формата, что и дюжина других писем в пачке. Письма перевязывала розовая ленточка; ему не надо было ее развязывать, достаточно слегка передвинуть ленту, чтобы она, как прежде, опоясала всю пачку. Он положил письма обратно в шкатулку, а шкатулку – в выдвижной ящик подзеркального столика. Ящик не был открыт; Бернар обнаружил его секрет сверху. Он водворил на место разобранные деревянные пластинки его верхней части, которую должна была прикрыть тяжелая ониксовая плита. Мягко, осторожно он опустил плиту и снова поставил на нее два хрустальных канделябра и громоздкие часы, над починкою которых только что ради забавы возился.

Часы пробили четыре. Он кончил свою работу вовремя.

«Господин следователь и господин адвокат, сын его, возвратятся не раньше шести. У меня есть время. Нужно, чтобы господин следователь, придя домой, нашел у себя на письменном столе дельно составленное письмо, где я объявлю ему о моем уходе. Но прежде чем его написать, мне совершенно необходимо хоть немного проветрить свои мысли и разыскать моего дорогого Оливье, чтобы обеспечить себе временное пристанище. Оливье, друг мой, пришло время для меня подвергнуть испытанию твою любезность, а для тебя – показать мне, чего ты стоишь. Наша дружба была прекрасна тем, что до сих пор нам ни разу не приходилось оказывать друг другу услуги. Ба! Не так уже тягостно будет просить об оказании пустяковой услуги. Досадно, что Оливье будет не один. Ну что ж! Я найду предлог отвести его в сторону. Я хочу испугать его своим спокойствием. Необычайное – вот сфера, в которой я чувствую себя как рыба в воде».

Т-ская улица, где жил до сего дня Бернар Профитандье, совсем близко от Люксембургского сада. Там, у фонтана Медичи, на аллее, выходящей к нему, встречались обыкновенно каждую среду, от четырех до шести, некоторые из его товарищей. Говорили об искусстве, философии, спорте, политике и литературе.

Бернар шел очень быстро, но, войдя в ворота сада, заметил Оливье Молинье и тотчас же замедлил шаг.

Собрание в этот день было более многолюдным, чем обычно, несомненно, по случаю хорошей погоды. Явились и кое-какие новички, Бернару незнакомые. Каждый из этих молодых людей, едва оказавшись на публике, начинал ломать комедию и вести себя как-то вымученно.

Завидев приближающегося Бернара, Оливье покраснел, довольно грубо оставил молодую женщину, с которой беседовал, и удалился. Бернар был его самым близким другом, и потому Оливье старательно следил, чтобы не возникало впечатления, будто он добивается его общества; иногда Оливье даже притворялся, что в упор не замечает Бернара.

Прежде чем подойти к Оливье, Бернар должен был миновать несколько группок, а раз он тоже прикидывался, будто Оливье ему не нужен, то прохаживался не спеша.

Четверо парней окружали невысокого бородача в пенсне – выглядел он намного старше их всех, – державшего в руке книгу. Это был Дюрмер.

– Ничего не поделаешь, – вещал он, обращаясь к одному из школьников, явно польщенный тем, что все его слушают. – Дошел до тридцатой страницы, но не нашел ни одной запоминающейся краски, ни единого слова, которое рисовало бы картину. Автор пишет о женщине, но мне так и неизвестно, красное на ней было платье или синее. Ну а по мне, если я не вижу красок, право же, в книге нет ничего. – Чувствуя, что его слова почти не принимаются всерьез, он поэтому ощущал еще большую потребность в преувеличениях и повторял: – Ничего, абсолютно ничего.

Бернар перестал слушать краснобая; он считал невежливым уйти сразу же, хотя уже прислушивался к спорившим у него за спиной голосам другой группки, той самой, к которой подошел Оливье, когда оставил молодую женщину; один из спорщиков сидел на скамейке и читал «Аксьон франсез».

Каким серьезным выглядит среди них Оливье Молинье! Хотя и почти моложе всех. Его совсем еще детское лицо и взгляд обнаруживают раннюю зрелость мысли. Он легко краснеет, нежен. Как ни старается он быть со всеми приветливым, какая-то неведомая тайная сдержанность, некая стыдливость удерживают товарищей от фамильярности с ним. От этого он страдает. Без Бернара страдал бы сильнее.

Молинье, как и Бернар, на мгновение задерживался у той или другой группки; он делал это из вежливости: ничто в этих спорах его не интересовало.

Он склонился над плечом читавшего. Бернар, не оборачиваясь, услышал, как он говорил:

– Зря ты читаешь газеты, от них только голова болит.

Читавший резко ответил:

– А ты зеленеешь от злости, как слышишь о Моррасе.

Третий насмешливо спросил:

– Тебе доставляют удовольствие статьи Морраса?

Первый ответил:

– Мне плевать на них, но я считаю, что Моррас прав.

– Если вещь не нагоняет скуки, ты считаешь, что ей не хватает глубины.

Первый возражает на это:

– А по-твоему, стоит написать глупость – и выйдет занимательно.

– Поди сюда, – шепотом сказал Бернар, резко схватив Оливье под руку. Он отвел его на несколько шагов. – Отвечай живо, я тороплюсь. Ты мне как-то говорил, что спишь не на том этаже, где родители?

– Я тебе показывал дверь моей комнаты; она выходит прямо на лестницу, полуэтажом ниже их квартиры.

– Ты говорил, что вместе с тобою спит брат?

– Да, Жорж.

– Вы там одни?

– Малыш умеет держать язык за зубами?